у нас. Уйдет ночью. Черт с ним со Свинцовым, мне не до него. Сегодня я увидел, как меня ненавидели за то, что я люблю свою родину! Первый раз в жизни я такое увидел! Развал! Развал сверху!

— За что? Ты за советскую власть голову готов отдать.

— Теперь нас потихоньку всех заслуженных людей, будут свозить на кладбище и в братскую могилу сваливать.

Маршал вдруг почувствовал страшную усталость и равнодушие ко всему. Словно ничего не случилось, все катилось своим чередом по всем известной дороге туда, куда катится человечество уже многие тысячелетия — к бездонной пропасти. Маршал обвел гостиную взглядом и посмотрел на внучку — она стояла подле тахты с растерянным лицом на своих ногах. Но в эти трудные минуты для выражения радости у него не было сил.

Все эти дни старый маршал уединялся, ссылался на то, что чувствовал себя неважно. Звонили из института Склифосовского, наводили какие-то справки относительно полковника Свинцова.

II

Волгин понимал важность исторического периода, и ему происходящее нравилось: открыто стали говорить, всех ругать, свергать старых идолов, некогда олицетворявших великую социалистическую империю. В разных концах столицы возникали пожары, увольнялись крупные государственные чиновники, с экранов телевизоров не сходило демократическое лицо Генсека Горбачева, а потом уже и Президента СССР. Явные перемены носились в воздухе. Народ, затаив дыхание, ждал лучшей жизни. Однажды Волгин направлялся к Ротмистровским и встретил Бориса Горянского. Тот обрадованно сообщил, что помирился с Аллочкой, которая изменилась в лучшую сторону, добавив при этом:

— Но если честно, Володь, и если ты меня не осудишь, то она была и осталась, что ни говори, шлюшкой. Детей жаль, а так бы я на нее наплевал. Притащила детей ко мне, пусть живет, я с ней, стервой, жить-то не стану. Ты меня знаешь, Володь. Ведь ты же говорил, что доброта женщины пропорциональна размеру ее грудей. Отсутствие таковых — явный признак перерождения. Так вот у Аллочки бюст фактически уменьшился до нуля, так. Аня, соседка, сучка: водит кобеля домой. Я страдаю. Я человек, в общем, хороший. В политику не ввязываюсь, но скоро стрелять будут. Детей жаль.

— А куда делся этот Дюнзе, который Николай?

— Говорит, что открыл ларек, продавал джинсовку, на него наехали рэкетиры. Ну и он — в бега. Исчез. То ли убили, то ли сбежал.

— Ушла молодость, друг мой ситный, — вздохнул Волгин.

— Не ушла. Запомни, мужику столько лет, на сколько он себя чувствует, а я чувствую себя не хуже, чем двадцать лет назад.

— Ты-то чувствуешь, но видят другие лучше, другим перемены заметнее.

— Запомни, Володь, что самое опасное в наше время — это мнение других. Но самое важное сейчас — деньги. Я тоже, чтобы не отстать от жизни, решил открыть магазинчик, торгануть, а? Надоело мне лекции читать за свои доцентские гроши, а? Как твое мнение?

— Каждая идея хороша, если она не приносит зла.

— Я согласен с тобой относительно идеи. А помнишь принцип пальчика, помнишь, я тебя учил? Я вчера с одной студенткой на фатере, в ресторанчике такой танец любви закатал. Она меня просила любить ее. Любовь — есть красивая ложь.

— Любовь — понятие божественное. Умный умного поймет, а дурак умного — осудит.

Они неторопливо продвигались сквозь толпу к Пушкинской площади, оглядывая проходивших девушек.

— А ты с той маршальской звездой завязал?

— Нет.

— А почему? Дура дурой. Я ей звонил.

— Нет, — сказал Волгин, внимательно и холодно посмотрев на Горянского. — Не дура. Умная. Послушай, Борис, это нормально, когда с возрастом люди умнеют.

— Ты как-то сказал, что жизнь — трудное болото, которое необходимо преодолевать с бревном в руках, — засмеялся Борис, заглядывая Волгину в глаза. — Вот я и преодолеваю болото. А что касается этой маршальской звезды, то знай, будь она такая умная, давно бы охомутала гения. Ладно, айда ко мне. Я тебе покажу старого льва. Придет одна, двадцать лет — такая!

— Она принадлежит не тебе, — просто сказал Волгин.

— Я ее буду ласкать, гладить.

— Она принадлежит не тебе, Борис. Ласки ничего не значат, погладил ты, погладил другой и что?

Как только приятели вошли в большую коммунальную квартиру, Волгин отметил: «Молодость прошла, а запахи сохранились». Борис тут же принялся названивать своей знакомой.

Через некоторое время раздался звонок, и Борис, нехотя встав, поднял руки и кинул вперед сверкающий лаком на ноге ботинок, сказал:

— Порядок! — Вернувшись, опять поднял руку и сказал:

— Полный кайф! Прибежит! Мы их встретим, объясним ситуацию квартиры. Согласись, я здесь — как лев в мышиной дыре.

Центральный телеграф в столице — очень удобное место для встреч. Черные лакированные туфли, новый голландский с иголочки костюм, белоснежная сорочка, красный галстук, — одним словом Борис производил отличное впечатление на окружающих. На него оглядывались женщины. Волгин был выше на голову приятеля, но помятый серый костюм, белая водолазка и заляпанные грязью коричневые туфли ставили его в невыгодное положение по сравнению с Борисом.

Они не заметили, как появились девушки. Борис раскланялся, сдержанно улыбнулся и представил своего друга девушкам как гениального европейского философа, что смутило Волгина окончательно.

— Нонна, — назвалась стройная шатенка.

— Вика, — произнесла приятным тонким голосочком, смущенно и робко блондинка с распущенными длинными волосами и несколько сутулыми плечами под прозрачной черной кофточкой.

Борис парил над толпой — поднятые плечи, высоко вздымающаяся грудь, мужественное лицо.

— Девушки, как изумительно, прошло лето, я отдыхал на Капри, и скажу вам, что там отлично. Из нашей академии было лишь несколько академиков. Я и еще двое. Морской бриз, кипарисы, Южный крест по вечерам. Пойдемте в гости. Представьте себе, этот великий философ, писатель, поэт специально живет, как Оноре де Бальзак, в простой коммунальной квартире, которую вы сейчас увидите. У него, конечно, как, впрочем, и у меня, есть в элитном доме Центрального комитета КПСС, на старом Арбате, еще одна квартирка, но то, что вы увидите, это, так сказать, особый, пикантный ход. Великие познают жизнь, что называется.

— Боря, перестань, — попросил смущенно Волгин.

— Дорогой Володя, не смущайся, ибо то, что ты написал, будут помнить в веках и летописях святой Руси. Вся моя Академия наук перечитывает твои афоризмы, — продолжал Борис. — Помню, как восхищался тобой академик Артоболевский! Академик Рыбаков, лауреат Нобелевской премии, спит и мечтает с тобой встретиться. Девочки, он — интерчеловек третьего тысячелетия. Это он сказал: «Воображение одного человека может превосходить реальную жизнь всего человечества». Этот гениальный тезис вызвал восторг! «Гений, как и Бог, творит в одиночестве». А? Именно творит!

Вся компания медленно двигалась по улице Белинского, переименованной теперь в Никитский переулок.