После того, как он ушел, Шаронов принялся изучать записи в последней записной книжке и уже через несколько минут внимательного поиска разыскал некую Абрамову Верочку, проживающую в городе Новосибирске, на улице Никитина. К Верочке прилагался и телефон.

Михаил Яковлевич, снова вздохнув, принялся набирать номер.

2009 г., Саратов

Конечно, мне хотелось отправиться в Москву как можно скорее, но Лиза, подчиняясь советам доктора, оставила меня у себя еще на неделю. Все мои прежние принципы, касающиеся общения с людьми, в частности, дружбы, пошатнулись, когда я увидела, как прекрасно ладят друг с другом Лиза с Глафирой. И это при том, что они были совершенно не похожи друг на друга. Глафира, пышнотелая, однако энергичная и яркая особа, в меру хозяйственная, аккуратная, схватывающая на лету все, что говорит ей ее хозяйка, замужняя, заботливая и очень добрая. И Лиза — тоненькая, изящная, внешне как бы ленивая, но чрезвычайно умная, медлительная, задумчивая, совершенно не хозяйственная, не замужем и, как мне показалось, очень закрытая. Вместе они составляли как бы единый организм и прекрасно дополняли друг друга.

Вскоре я разобралась, чем занимаются подруги, и меня это даже позабавило. Вроде частной адвокатской фирмы, под прикрытием которой они занимались параллельным расследованием уголовных дел, поисками пропавших людей, да и вообще выполняли массу самых разных, хорошо оплачиваемых и большей частью секретных поручений. Получалось, что я попала как раз по адресу. Ведь и у меня к ним тоже образовалось дело — мне необходимо было как можно скорее получить свои документы, деньги, вещи, чтобы вернуться домой. О том, чтобы отправиться в Петербург и заняться наследственными делами, не могло быть и речи. Я очень хотела домой. И не к кому-нибудь, как это бывает у нормальных людей, а именно оказаться в своем доме, в родных стенах. Дом — как живой организм, как самый преданный мне родственник, человек, возлюбленный, друг — дожидался меня в далеком Кобэме. Я тысячу раз уже представляла себе, как возвращаюсь, как запираюсь на все замки и обхожу комнату за комнатой, проверяя, все ли на месте. Потом, если будет пасмурно, непременно растоплю камин. Я, оказывается, так соскучилась по своему камину, словно и он тоже был живым существом. Приготовлю себе что-нибудь вкусное и расположусь в гостиной перед камином. И больше мне ничего не надо будет. Ничего. Абсолютно. Может, на следующий день я сяду в свой автомобиль и объеду окрестности. Позвоню и предупрежу о своем возвращении администраторов в своих пансионах, сделаю соответствующие распоряжения. Господи, как же мне хотелось домой!!!

Однажды за ужином Лиза задала мне вопрос, который удивил меня, но потом я вспомнила, что сама дала ей пищу для размышлений, когда невольно проронила это имя. А много ли надо такому человеку, как Лиза, для которого случайно оброненное слово, как улика, покажется важнее длинных и пространных речей о моей прежней жизни.

— Джейн, кто такая Нина Цилевич?

Сказать, что у меня сразу испортилось настроение — ничего не сказать. На глаза снова навернулись слезы, как всегда, когда я вспоминала о моей бедной подруге.

— Нина? Нина Цилевич. Это моя подруга. Мы с ней познакомились в Кембридже. Она русская, приезжала, чтобы изучать язык. Да, я припоминаю, что вспомнила о ней, когда стала думать о том, кто может мне помочь с деньгами. Кажется, так. Но потом вспомнила, что ее уже давно нет в живых.

— И что с ней случилось?

— Ужасная история. Надо начать с того, что Нина отличалась от нас ото всех, кто ее знал, своей низкой самооценкой и считала, что она очень некрасива. Вот поэтому и выскочила замуж за первого встречного, кто предложил ей руку и сердце. За одного музыкантишку.

— Постой, это было в Англии?

— О, нет! Она родом из Татищева.

Лиза уронила вилку. Глафира так и вовсе уставилась на меня, как если бы я на ее глазах стала превращаться в пчелу.

— Откуда она родом? Я не ослышалась? — спросила меня Лиза с набитым ртом.

— Из Татищева. А что?

— Ты вообще как, в порядке?

— Ну, да.

— Так ты же из Москвы как раз туда и отправилась.

Я и сама не могла тогда объяснить, как это вышло. Моя память и мои мозги продолжали играть со мной в прятки. Как же это я тогда, когда мы только познакомились с Лизой и Глафирой, не сопоставила станцию Татищево с Ниной Цилевич? Вероятно, это произошло потому, что на этой станции я прежде никогда не была, это во-первых. Во-вторых, Нина давно погибла, а до своей смерти всегда ассоциировалась только с Кембриджем. В-третьих, разве могла я предположить, что в самую трудную минуту своей жизни я вспомню о Нине и, садясь с разбитой головой в поезд, назову родной город моей подруги? Как если бы она была жива. Как если бы она и после смерти могла бы помочь мне.

— Действительно. Получается, что я села в поезд, следующий именно в этом направлении — как бы к Нине. Но ее нет в живых. Я не договорила. Она вышла замуж за музыканта, который изменил ей со своей коллегой, пианисткой. Нина очень тяжело все это пережила, сразу же развелась с Андреем.

— Как его фамилия?

— Щекин. Андрей Щекин. Легко запоминается.

— И что случилось с Ниной? Она что, покончила с собой?

— Нет-нет! Она была как раз очень жизнелюбивым существом. Она развелась и решила переехать в Москву или Питер, она тогда еще сама не выбрала, потому что ей нравились оба этих города. Ей от родителей осталось неплохое наследство, она продала квартиры, что-то еще и вот как раз собиралась уехать, как вдруг пропала. Она сначала перестала отвечать на мои письма и звонки. А потом мне позвонил один человек, представился ее бывшим начальником, Шароновым Михаилом Яковлевичем. Вот он-то как раз и рассказал мне о том, что Нину нашли. Ее сбила машина. Она погибла, и ее труп, я так поняла, куда-то спрятали, кажется, так. Этот Шаронов и похоронил ее. А еще он спросил меня, не знаю ли я, есть ли у Нины наследники, родственники. Я и сказала, что, кажется, в Новосибирске живут родственники матери Нины.

— Ну, что ж. Могу только поздравить всех нас, что мы теперь хотя бы знаем, каким образом ты оказалась в Татищеве, — сказала Лиза. — А то я уже себе голову сломала, думая над этим. Вероятно, когда ты пришла в себя после нападения, у тебя оставались какие-то мелкие деньги, и ты отправилась на вокзал, причем именно на Павелецкий вокзал, чтобы добраться до своей подруги. В тот момент у тебя произошло помутнение рассудка, и ты забыла, что Нина мертва.

Я вздрогнула. Так неприятно было услышать эти слова. Мертва. Самое слово отдает мертвечиной. А Нина была всегда такой свежей, румяной, живой-преживой.

— Да, вероятно, так оно и было. Странно, что я не вспомнила этого в тот момент, когда утром, проснувшись в поезде, услышала название станции. В голове почему-то не щелкнуло.

— Зато теперь понятно, почему ты осталась на станции. Даже если бы ты и поняла, что приехала как бы к Нине (забыв о том, что ее нет в живых), то ты же никогда не была у нее раньше?