Армия не может существовать без абсолютного, безусловного подчинения. Не может быть и речи о том, чтобы на войне позволить каждому солдату или офицеру решать, идти ему в бой или нет. Точно так же абсурдно требовать позволить солдату выполнять приказ только после его всестороннего изучения.

Что стало бы, например, с Веймарской республикой в революционную пору после 1918 года, если бы рейхсвер, которым тогда командовали офицеры императорской школы, монархисты, по политическим мотивам отказался выполнять приказы и предоставил бы коммунистам свободу рук? Разве не правильно поступила эта малочисленная армия, подчинившись приказам и сделав возможным сохранение республики, несмотря на отсутствие симпатий к новому правительству?

И как армия должна была себя вести в 1933 году? Позиция рейхсвера по отношению к национал-социализму уже была изложена. По данному вопросу я хочу особо подчеркнуть следующие моменты.

1. Гитлер – без всякого участия рейхсвера – был избран значительным меньшинством немецкого народа, которое превратилось в большинство после того, как в коалицию с его партией вступила Немецкая национальная народная партия. Рейхсканцлером его назначил президент рейха. Если рейхсвер не поднимал мятеж, когда канцлером назначали социал-демократа, демократа, представителя партии центра или Немецкой национальной народной партии, почему он должен был выступить против канцлера национал-социалиста?

2. В программе национал-социалистов было много позитивных и привлекательных моментов. В экономическом и военном плане она дала мощный стимул народу и армии. Народ, и в первую очередь – о чем не следует забывать – молодежь, вновь получил цель, дававшую смысл его жизни и устремлениям.

3. Это сегодня мы знаем, кто такие национал-социалисты и куда они нас привели, но тогда нам о них ничего не было известно. В той ситуации мы совершенно ничего не знали ни о Гитлере, ни о его людях, которые вышли из совсем других социальных слоев, чем мы.

Вот почему вопрос, почему мы уже в 1933 году не отказались подчиняться новой власти, не учитывает исторического контекста, несправедлив и не может обсуждаться нами, военными.

Теперь перейдем к 1939 году. К поведению высшего военного командования я еще вернусь. Но какую позицию мог занять младший офицер или простой солдат в начале войны? Я хотел бы высказаться по этому вопросу ясно и недвусмысленно: отказ от службы в армии – выход, пропагандируемый сегодня, – был и сейчас остается в наших глазах синонимом измены народу и родине. Ведь солдат идет в армию, проходит обучение и подготовку для того, чтобы защищать их. Что в 1939 году оправдывало его отказ от повиновения? Началась война. Ни один разумный человек не желал ее, ни один старый солдат, участвовавший в Первой мировой, не встречал ее с энтузиазмом. Но в этих условиях все размышления о правильности существующего режима должны были быть отброшены. Война шла не за Гитлера или партию, а за родину, которую мы хотели избавить от судьбы, все-таки настигшей ее, несмотря на все труды и все жертвы. В тот момент офицер и солдат должны были подчиняться приказам. Даже наши тогдашние противники признали это их долгом. Сами немцы первыми поставили под сомнение этот долг и заподозрили своих соотечественников в нацизме и милитаризме только потому, что те были профессиональными военными. Мог ли простой солдат или ведущий в атаку свое подразделение офицер придумать какую-то хитрость, избавлявшую лично его от участия в войне? Им это должна была запрещать их честь, поскольку, если человек не идет в бой, это означает, что он укрывается в безопасном месте. Мог ли порядочный человек пытаться избежать судьбы миллионов своих сограждан? Что давало ему право так поступить? Он мог правильнее оценивать политическую ситуацию, но должен был молчать перед лицом судьбы, грозившей его соотечественникам, сознавая, что говорить уже слишком поздно и остается лишь с достоинством встретить неизбежное. Поэтому и в 1939 году нельзя было ожидать или требовать от немецкого солдата или офицера отказа повиноваться приказам. Данное требование не соответствует нашему образу мышления.

Повиновение, происходящее из долга и личной ответственности, не имеет ничего общего с тем, что современная пропаганда называет «слепым повиновением» – один из излюбленных ее терминов, при помощи которых она пытается пригвоздить к позорному столбу военную дисциплину как нечто унизительное и недостойное свободного человека. Он тесно связан в массовом сознании с тем, что именуется «казарменной дисциплиной». Конечно, в период начальной подготовки имели место интенсивные занятия и тренировки. Но эти меры, во-первых, были необходимы, а во-вторых, не являлись самоцелью, они были средством физически закалить новобранцев и приучить их к дисциплине. Требовалось, чтобы солдат настолько овладел оружием, что все операции с ним проводил автоматически, а свое внимание полностью сосредоточивал на поставленных перед ним тактических задачах. Например, для пехотинца во время неприятельской атаки жизненно важно за минимальный отрезок времени исправить вышедший из строя пулемет. Жизнь и смерть часто разделены несколькими секундами. Все воевавшие в пехоте знают это. Только профан полагает, что парады и занятия диктуются милитаристским духом. Война, являющаяся проверкой полученных знаний, требует от солдата высоких моральных качеств. В современной войне одиночный боец должен рассчитывать только на себя. Презренные существа не способны пожертвовать жизнью, когда никто не видит, как они идут в атаку или держат оборону в своем окопе. При отсутствии идеалов, когда нет моральных сил, даже самая лучшая боевая подготовка не выдержит первого же серьезного боя. Поэтому грубой ошибкой является мнение, что военная дисциплина лишает человека инициативы и препятствует его развитию как личности. Личное мнение каждого всегда принималось во внимание, когда оно выражалось в объективной и адекватной форме. Военный, умеющий только отвечать «Так точно» и «Слушаюсь», есть полная противоположность идеального солдата. Как правило, именно такие, не думая, передавали ниже полученные от начальства приказы. Происхождение, вероисповедание или членство в партии не имели веса при оценке профессиональных качеств военнослужащего как в мирное время, так и на войне. Хотя должен признать, на войне некоторые старшие офицеры получали повышение только благодаря «верности линии партии». Но это были исключения, к которым офицерский корпус в целом относился с презрением. В бою значение имели только личные качества человека. Я спрашиваю моих товарищей-фронтовиков всех чинов и рангов: чем определялось отношение к ним – их боевыми делами или наличием партийной книжки?

Я знаю, что многие мои читатели станут мне возражать, приводя противоположные примеры. Я понимаю: не каждый офицер является прирожденным лидером, не каждый солдат рождается героем. Когда я говорю о солдатах и военном духе, я всегда имею в виду некий образец, так сказать, «первый сорт», а не карикатуры всех видов, количество которых так сильно увеличилось за время войны.

В целом можно сказать, что подчинение имеет свои пределы, когда речь заходит о выполнении заведомо преступного приказа. В германской армии до Гитлера за каждым солдатом признавалось право на отказ от повиновения. Во время войны Гитлер отменил это право, заменив его тезисом «Законно все, что идет на пользу народу», и потребовал безграничного повиновения, чтобы совершать действия, запятнавшие честь немецкого народа.