себе кивнул: пойдет! Нож был под рукой всегда, так что разрезать большой палец и нацедить в канистру крови было делом двадцати секунд. А потом потащил ее наружу, одновременно тряся десятилитровую емкость в руках, как заправский бармен трясет шейкер для приготовления коктейля. Нашлась и кисть — большая, на длинной ручке, она откисала в углу подсобки в банке с растворителем. Плевать! За неимением гербовой пишут на простой.

Там, на стоянке, уруки капитально раздолбали гусеничную и колесную технику. И продолжали это делать, идиоты! Даже на таран друг на друга ходили, в лобовую атаку и ржали как настоящие гиены! Трактора и погрузчики лязгали, выли, шкребли обвесом по бетону и с жуткими звуками сталкивались друг с другом, грозя перебудить всю округу.

А сдавленные крики относились к взводу военизированной охраны, которую бульдозером переехали… А кого он не переехал, того молодежь на тракторах с ковшами додушила… Ну что за бес в этих орков вселился, поймали, чтоб меня, вожжу под хвост! И ладно бы только молодежь дичь творила, так нет — вон, Гришнак Квадратный лихо дергал за рычаги сидя в кабине какого-то агрегата с огромным ковшом и раздолбанным в хлам передком… Нет, все-таки урук-хай — это сообщество неадекватов. Даже если неадекваты эти — самые адекватные среди своих сородичей.

Ну и похрен. Я занялся своими убогими художествами: намалевал огроменный круг, диаметром метров двадцать, не меньше. И в середине изобразил тоже огроменную букву Н! Ну да, я работал на чистой вере и по наитию, но, черт побери, что мне еще оставалось делать? Я и был Резчиком, а не магом или шаманом! Кроме веры и наития у меня ничего и не имелось за душой. Так что закончив со своими убогим художеством, я осмотрел эту импровизированную вертолетную площадку, отбежал за ее пределы, глянул на бурлящий вокруг эфир, который прям ходуном ходил, сунул в рот два пальца и громко, даже оглушительно свистнул. Пущай приземляются!

На вкус пальцы были как… Как гребаное трансмиссионное масло, конечно. Очень невкусно!

А потом грянул гром и запахло озоном, хотя никакой грозы не предвиделось, и ночное небо было чистым — луна сияла как сумасшедшая!

* * *

— Бабай, я убью тебя! — есть ли слова прекраснее?

— Я тоже тебя любью! — заорал я и кинулся на площадку, расталкивая, чтоб меня, Щербатого, Бахара, Лурца, Хуеморгена, Промилле, Серегу Ивушкина, Хурджина, Кузю, Брегалада, доктора Финардила и, чтоб меня, Дениса Цегорахова с Витенькой! И еще целую охренительную толпу орков всех четырех народов! — Всех очень рад видеть! Сагдей вас введет в курс дела!у

У меня срочно возникла необходимость схватить в охапку одну распрекрасную эльфийку, иначе она бы меня точно убила. Сложнее всего было с Слонопотамом. Эсси стояла где-то за его задницей, так что я побежал к ней с одной стороны, а одна ко мне — с другой, и мы бегали вокруг мамонта как два придурка, пока я, наконец, не остановился где-то в районе правой передней ноги Севы Потанина, и девушка ткнулась мне в грудь и пискнула от неожиданности, так что мне предоставился шанс схватить ее крепко-крепко и зацеловать до полусмерти.

— Пусти, дубина стоеросовая! Негодяй, как ты мог? И этот тот, за кого я собралась замуж? Сбежал без меня! Приключения — тоже без меня! Доверил меня этому птицу с кошачьей задницей! Ты знаешь, что я вытерпела за время полета в Сколе? — она молотила меня кулачками, но явно несерьезно, потому что если захотела бы серьезно — мне бы мало не показалось.

А еще вот это ее «дубина стоеросовая» — это внушало надежду, ведь все-таки моя Эсси — эльфийка, а дубина, да еще и стоеросовая — как-никак древесина, а деревья у эльфов на хорошем счету.

— Он засрал тебе мозг, солнышко? Этот Грифон — такое трепло, такое трепло… — попытался перевести стрелки я.

— Попугай он, а не Грифона! — зашипела Эссириэ Элрохировна Ронья, Лесная Владычица и одна из мощнейших природных волшебниц современности. — По тысяче раз одно и то же рассказывал, задолбал! А все из-за тебя!

— Из-за меня, из-за меня… — я погладил ее по волосам. — Слушай, а что такое за дерево — стоерос?

— А? — ее миндалевидные глаза моментально стали круглыми. — Какой стоерос?

— Ну дубина — стоеросовая, так ты меня назвала! Что за растение такое? Ценная древесина-то? Дорогая? Прочная?

— Да-а-а? — девушка уже явно не сердилась, она прижалась ко мне, обняала, а в глазах ее появились веселые искорки. — Мне кажется, это очень странное дерево, которое растет как ему вздумается, не гнется и не ломается и при этом вдруг ловит придурь, мутирует в перекати-поле и пи-и-и-и-у — сваливает к черту на кулички!

— Эй, сладкая парочка, гусь да гагарочка! — сказала вредная Роксана Ртищева. — Намиловались?

Чтоб меня! Кроме моих ордынцев — целой толпы! — со всех концов необъятной Родины, и нескольких развеселых попутчиков и единомышленников типа Таго и Цегорахова, тут присутствовало, конечно, еще и Слово и Дело Государево. Куда без него, да? Мы из России, в конце концов, или погулять вышли?

Опричники! Те самые рожи, которые были первым, что я увидел в этом странном мире… Шикарные усы интеллигентного Петеньки Розена. Свирепые, небритые, улыбающиеся и такие родные ухмылки Талалихина, Козинца, Грищенки, фельдшера Поликарпыча. Молодые, но уже матерые физиономии Нейдгардта, Текели и Коленьки Воронцова. Рыжая борода Риковича. И светлейший князь — старший Воронцов, который самым банальным образом блевал, согнувшись в три погибели и опираясь одной рукой на башку гигантского, длиннющего змея ярко-желтой окраски — того самого Великого Уральского Полоза!

— Эсси, милая, — между желудочными спазмами прорычал Георгий Михайлович, пытаясь отдышаться. — Не убивай его до конца. Я сам его