Ужин удался на славу. Оказалось, что кроме молока и выпечки в одной из корзинок притаилась пара бутылок крепкого деревенского первача. И Грон, которому старший конвоя предъявил эти бутылки, раз-решающе кивнул, дозволяя сегодня немного расслабиться. И помыться. Так что пока девки торопливо сервировали поляну, использовав в качестве подстилочного материала рулон беленого самотканого полотна, его конвой, стреножив коней, выразительно демонстрировал перед женским полом свои мускулистые тела. Две девки так и стреляли глазами, а вот третья, или, вернее, первая, самая статная и симпатичная среди них, которой достался его поцелуй, все время стреляла глазами только в одну сторону. На него самого. А когда исподтишка ловила на себе и его взгляд, то старалась то выгнуться, натянув платье крепкой высокой грудью или рельефной попкой, то наклониться в его сторону, открывая нескромному взору весьма соблазнительные части своего крепкого молодого тела. Но Грон только усмехнулся про себя. С одной стороны, у него не было никаких причин отказываться от возможности, так сказать, потешить похоть, или, выражаясь более современным языком, «заняться любовью». Эта девушка не только была готова, но даже жаждала, чтобы такой кавалер, как Грон, сильный, богатый и знаменитый, овладел ею. И ничего не требовала взамен. Так простые крестьянки поступали во все времена, даже уже в те, когда сами переставали считать себя крестьянками и лишь недовольно кривили губы, если кому-то вздумалось их так назвать. Но Мельсиль была права. Ни с кем и никогда в этом мире ему, Грону, не будет так хорошо, как с ней. А никаких суррогатов, ну чтобы там сбросить сексуальное напряжение, согреться или еще для чего, Грону сейчас не требовалось…

В Гравэ Грона встретили не только Шуршан и Гаруз, но еще и Брован и мастре Тилим. Он собрал большой сбор. Потому что наконец-то настало время главной битвы, подготовкой к которой были и Аржени, и Геноб, и даже все их усилия по выкорчевыванию шпионской сети Черного барона в Агбере и Генобе. Но в отличие от всех предыдущих кампаний эта, главная, могла начаться только тогда, когда именно те, кто собрался здесь, в этом еще не так давно заброшенном замке, окажутся готовы к этой битве. Ибо в ней, как был полностью уверен Грон, столкнутся не просто две лучшие армии Шести королевств. В ней столкнутся две воли, воли двух людей, каждый из которых знал о способах борьбы намного больше, чем кто бы то ни было в этом мире. И потому от этой войны стоило ожидать не просто схватки двух армий. В ней возможно все – и отравленные колодцы, и подосланные продажные девки, зараженные венерическими болезнями, и чудовищные поджоги, в которых будут сгорать не только солдаты врага, но и свои собственные подданные. А что, в эти времена, далекие и от массовых мобилизаций, и от народных ополчений, численность армий даже в самые пики войн составляла дай бог один процент от численности населения. Так что размен ста подданных на одного вражеского солдата, с точки зрения такого извращенного разума, как у Черного барона, вполне экономически допустим. Особенно если подобный размен сохраняет собственных солдат… И предательство, и многое, многое другое, что им сейчас еще даже не приходит в голову, но уже вовсю зреет в голове их врага. Поэтому когда Грон, сидя за простым деревянным столом, окинул взглядом лица своих соратников, у него в углу рта сама собой появилась горькая складка. Они были уже довольно опытными, они были стойкими и закаленными, они уже почувствовали и горечь потерь, и вкус победы. Но никто из них еще даже не представлял, что им предстоит. Никто, кроме него. Ведь он был Гроном…

– Ы-ы-ы-нг!.. – прорычал Зыгуч, дернувшись в последний раз, а затем рухнул на распростертое под ним девичье тело.

Она уже не верещала и не сотрясалась от рыданий, поскольку на самом пике процесса лишилась чувств, потому-то он и кончал так долго. Зыгуч где-то с минуту приходил в себя, шумно дыша и исходя потом, а затем уперся рукой в упругую девичью грудь, вывалившуюся из разорванного лифа, и, опираясь на нее, с трудом поднялся. Окинув неприязненным взглядом валявшееся на полу истерзанное тело, он наклонился и резким движением оторвал от разорванной нижней юбки кусок тончайшего батиста и утер пот. Вот сука… так не вовремя отрубиться. А он уже давно не мог кончить, если та, которую он насиловал, не сопровождала этот процесс такими сладостными звуками, как крик или рыдания, ну или что-то подобное. Нет, зря все-таки он позарился на младшенькую. В тринадцать лет девки еще совсем хлипкие. Вон старшенькая, которую чохом драли в соседней комнате, орала даже под третьим, а эта… Зыгуч зло сплюнул. Ладно, как получилось – так получилось. Тем более что никто не мешает чуть позже повторить. Или поменять эту на старшенькую. Хотя, конечно, это будет уже не свежатинка. Он вспомнил, как заорала девка, когда он ей целку сломал, и довольно причмокнул губами. Нет, пожалуй, он все правильно сделал. Старшенькая-то, похоже, уже ломана была – такого вопля, как от этой, от нее не дождались. Он вздохнул, снова покосился на лежащее тело, потом сплюнул и вышел из комнаты.

– Вы уже все, ваша милость? – хрипло спросил Хыг, десятник его личной руки.

Хыг, огромный мужик звероватого вида, с совершенно чудовищного вида лицом, покрытым коростой рваных шрамов, просто млел от совсем молоденьких и желательно благородного происхождения девочек. Бывший каторжник, приговоренный к пожизненной каторге за убийство целой семьи, попавший затем в поле зрения Черного барона и рекрутированный им в ряды своих сподвижников, благородных ненавидел люто. А все из-за того, что, когда он, прирезав семью лендлорда, у которого был в батраках, сбил небольшую банду и начал щипать хутора и деревеньки, требуя себе кроме дани продуктами и рухлядью еще и свеженького девичьего тельца, лучше не старше десяти лет от роду, крестьяне взмолились своему барону. И тот, взяв дружину и собак, просто затравил его банду, сполна воздав Хыгу и его сообщникам за все их прегрешения. Ибо народ в свою банду Хыг подобрал под стать себе. Также охочих до всякого непотребства и желательно с кровавым исходом. Барон и его дружинники сначала успокоили Хыга и его соратников, решивших было, что с профессиональными воинами они смогут расправиться так же, как с непокорными крестьянами, несколькими точными ударами копья, а затем просто дали собакам закончить дело. Как Хыг выжил – не понял никто. После того как его погрызли собаки, от него остался лишь окровавленный кусок мяса. Но вот выжил же. И барон, когда ему доложили, что одно из тел, которые были привезены на подводах, подает признаки жизни, не дал крестьянам, схватившимся за топоры, окончательно покончить с Хыгом, сказав, что, раз Владетель не дал ему сегодня смерти, значит, пусть так и будет. И Хыга сначала бросили в каменный мешок, а затем, когда на нем все зажило как на собаке, отправили к судье с полным описанием его злодеяний. Позже, уже будучи под рукой Черного барона, Хыг полной мерой отплатил барону за эту милость, вырезав и всю его семью, и едва ли не половину крестьянских семей в тех деревнях, которые посылали к барону челобитчиков.

– Да, – кивнул Зыгуч и, поймав вожделенный взгляд Хыга, на мгновение задумался.

Позволить Хыгу развлечься с младшей дочерью графа Кэмистера означало просто прикончить ее. Елда у Хыга была размером с руку дюжего мужика, так что он просто разорвет девочку, и та если не кончится под ним, то через пару часов просто истечет кровью. Зыгуч хмыкнул. Ну и что? Сегодня, пожалуй, с него хватит, а завтра они должны будут разобраться еще и с замком барона Кригэ. А у того, насколько он помнил, шесть дочерей. И три из них как раз от десяти до четырнадцати лет от роду. Самое то.