Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За дверью зашуршало. Черный барон недовольно повернулся. Через пару мгновений дверь приоткрылась, и в щель просунулась голова Бубны. Он бросил на барона вопросительный взгляд. Барон поморщился. Не до этого сейчас. А как бы славно было отвлечься… Он помассировал ломившие виски, а затем отрицательно мотнул головой:
– Иди, сегодня некогда.
Бубна состроил обиженную рожу. Что ж, его вполне можно понять. Из-за этой суматохи с убийствами приближенных и посыпавшейся вследствие этого всей операции по зачистке центральных провинций барону пришлось резко перекраивать свой график и менять планы. Поэтому времени с чувством и толком развеяться он не мог выбрать уже почти три недели. Но он сам хотя бы был занят, а вот Бубна лишь страдал без любимого и единственного занятия. Он, так же как и барон, давно подсел на пыточную «иглу», когда кровь волнует ощущение всесилия и всевластия, когда этот кусок плоти, считающий… ну или когда-то считавший себя сильным, смелым, стойким, красивым… да мало ли каким, внезапно осознает, что он – никто, что он – всего лишь кусок плоти, от которого ничто не зависит, что ничто на свете не в его власти. Даже громкость и продолжительность воплей, которые он издает. И единственное, что в этом мире имеет значение, так это воля другого, того, кто стоит над ним с раскаленными щипцами или накаленной иглой в руках. Или того, кто приказывает палачу. О-о… это сладостное ощущение, когда нечто, что еще не так давно считало себя человеком, жарко и даже воодушевленно и уж совершенно точно честно и искренне признает, что оно – ничто, плевок, птичий помет, след от мужского семени на тряпках блудницы. Но потакать прихотям Бубны у барона не было ни времени, ни желания. Пусть знает свое место, урод!
– Пшел вон! – рявкнул Черный барон, стискивая виски.
Обиженная рожа Бубны мгновенно исчезла. Барон вернулся к столу и сел в кресло. Так, надо сосредоточиться. На его счастье, король пока торчит возле Зублуса, справедливо опасаясь атаки этого проклятого асаула. Так что провал их, чего уж там, совместного плана, призванного, во-первых, изрядно уменьшить число недовольных нынешней политикой и, во-вторых, пополнить казну не только барона, но и королевства, пока ничем серьезным барону не грозит. Впрочем, даже если бы король был здесь, максимум, что грозила бы барону, – это очередная истерика. Вызванная отнюдь не гнусностью плана или подлыми методами его исполнения, а всего лишь неудачей в его воплощении. По части гнусности и подлости, как это называют глупые, зашоренные людишки, а на самом деле расчетливости и прагматичности его величество вообще оказался способным учеником. И многое из того, о чем ему рассказывал барон, уже успешно принял на вооружение. До барона дошли слухи, что он даже завел собственную пыточную в подвале под Речной башней. Где частенько развлекался вместе с сыночком, радуясь его «выдержке» и «мужеству» и даже не подозревая, что сынку все эти забавы – тьфу, поскольку он прошел куда более крутые университеты под руководством самого Бубны… А что? Вполне удобное место. От башни к реке ведет подземная галерея, так что очень удобно скрывать «отходы». Как говорится, концы в воду. Вот только подобные занятия, как и еще кое-какие просочившееся слухи, опустили его популярность в среде аристократов ниже плинтуса. Что приводило короля Иркая в крайнее раздражение. Даже удивительно, откуда такие люди, как граф Ормераля, могли прознать о подобных вещах?
Черный барон глумливо усмехнулся. Ничего, это полезно. Заставляет некоторых сильно задуматься о том, кто является истинной опорой трона. А когда до его величества окончательно дойдет, что только он, барон Гуглеб, является единственной силой, которая способна удержать его на троне, тогда многие вопросы будут решаться гораздо легче, чем сейчас. Барон мелко засмеялся… Все как обычно. Будь ты вор, простолюдин, аристократ или даже сам король – все одним миром мазаны и все всегда попадаются в одну и ту же ловушку: сначала дать возможность насладиться, ну или, если совсем уж откровенно, попасться на крючок иллюзии всевластия и всемогущества, на самом деле выражающейся лишь в возможности потешить то, что во все времена и во всех религиях именовали смертными грехами, – похоть, сластолюбие, жадность, гордыню… а затем наложить свою, хех, милостивую руку на расслабившийся загривок. Ибо кто бы и когда бы ни начинал ощущать себя всемогущим, рядом всегда обязательно маячит эта милостивая рука. Даже если тебе кажется, что ничего такого нет и быть не может. Такое именно и только кажется, мнится, так сказать.
Так уж устроена жизнь. Поэтому большинство таких всемогущеньких до последнего момента даже не догадываются, что она существует, думая, что купили или запугали всех – простых граждан, ментов, судей, королевских наместников, но она непременно есть. Но стоит птичке подумать, что уж теперь-то она точно ухватила удачу за хвост и достигла всего, о чем только можно мечтать, как – цап, на загривок опускается милостивая рука, и все… ни о каком всемогуществе уже и думать невозможно. Только о милости. Тем более что эта рука чаще всего не очень-то и против разных «невинных» забав. Лишь бы в других, никак не менее «невинных» вещах, таких, например, как предательство или подлость, ты был бы совершенно послушен. А поскольку ты и так этим занимаешься, так вроде не о чем и жалеть… До тех пор пока эта самая рука не вцепится тебе в загривок мертвой хваткой и не швырнет тебя на плаху или в петлю. Но ведь ты все равно должен был кончить именно так. Просто чуть раньше. Так чего выть-то? Заткнись и благодари милостивую руку, что дала тебе немного лишнего времени понаслаждаться жизнью. Заткнись, говорю! А, Владетель… палач, да быстрее давай! Уши в трубочку сворачиваются от этого воя…
Барон причмокнул губами, все-таки приятно быть столь прозорливым. И вообще, этот мирок ему очень нравился. Удивительно простодушные и безыскусные люди, хотя обожают заниматься интригами. Вот только интриги у них детские, забавные, уму непостижимо, какой детский Сад здесь творится. Оклеветали в свете – закололся кинжалом, пустили слух о прелюбодеянии – выпила яд, попалась на любовной интрижке с простолюдином – все, навечно старая дева, поскольку никто из ровни замуж не возьмет. Смех, и только… Жить бы здесь да радоваться, подгребая под себя все больше и больше, чем он успешно и занимался, пока не появился этот асаул…
Нет, асаулом нужно заняться вплотную. Барон снова потер виски и, наклонившись над столом, подвинул к себе лист бумаги. Этот был из новой партии и отливал приятной синевой. Ну наконец-то эти уроды научились выпускать нормальную бумагу. И это лишь укрепит их позиции на рынке. Слава Владетелю, Насия является монополистом во многих очень нужных вещах, а то бы вообще непонятно было, за счет чего отдавать кредит или хотя бы просто финансировать текущие операции. Ну ничего, даст Владетель, все еще выправим. Хотя последние провалы больно ударили не только по карману, но и по его личному реноме. Даже притихшее было после его карательного похода дворянство центральных провинций начало поднимать голову и глухо ворчать. Во многом именно этим и было вызвано то, с какой звериной жестокостью была спланирована операция по зачистке. Ни одного живого, ни одного целого – изнасилованные женщины со вспоротыми животами, изуродованные трупы хозяев замков, сами замки, вскрытые и выпотрошенные, как консервные банки, и… никаких достоверных свидетельств того, кто именно это сделал. Только слухи, страшные, леденящие кровь, но никаких прямых доказательств. И что с того, что в королевское казначейство поступило несколько сотен тысяч золотых. Деньги не пахнут. Кто знает, откуда они взялись? Провернуть эту операцию с требуемой степенью эффективности и скрытности могли только выкормыши Либвэ. Никто иной – ни королевская стража, ни наемники – с этим бы не справились. А у тех, кто прошел семь кругов ада Либвэ, такой шанс был. Во всяком случае, барон считал именно так. И вот такой облом. А все этот подлый асаул! Потерять пятерых проверенных мандаторов всего за неделю! И ведь как придумал, сволочь, использовать его же собственный материал. Тех, кого он сам, барон, отправлял в Агбер… Нет, пока он не нейтрализует асаула, никаких сложных операций затевать более нельзя.