Тем временем майор Шмидт собрал всевозможные части и штабы. Даже командующий группой армий «Б» генерал-фельдмаршал Модель не знал о нашем предполагаемом использовании в боевых действиях в его районе. Мне приказали доложить ему после прибытии моих машин.

В ожидании этого я хотел, наконец, немного соснуть. В конце концов, кто знает, когда еще мне удастся снова побыть в тишине и покое. Я просто лежал на своей деревянной кровати, когда появился караульный и доложил, что меня спрашивает обер-лейтенант Хельд. Вот тебе и поспал! Хельд был моим комвзвода, когда я был еще новобранцем. Я не виделся с ним с 1941 года. Я был просто счастлив возможности отвести душу со старым знакомым. Мы проговорили всю ночь.

Мы не смогли погрузиться в Зигбурге из-за интенсивного обстрела. Поэтому мы оставили первый эшелон в туннеле до наступления темноты, а ночью подтянули машины. Ни одна колесная машина не была на ходу. Все шины были прострелены, и потребовались дни, чтобы наполовину привести в порядок грузовики снабжения.

Вмешательство у Ремагена уже не представлялось возможным, потому что американцы, наступая, уже перешли автостраду. Янки, должно быть, были весьма благодарны Гитлеру за создание этих высококлассных дорог. Если бы только такие дороги нам попадались во время нашего наступления в России! Мы бы тогда достигли Москвы, а не завязли по пути в грязи.

В этот момент я был придан генералу Байерлейну. Мой первый взвод занял позиции на небольшом лесном пятачке сразу за линией фронта. Сам я уже больше почти не садился в боевую машину, потому что отдельные самоходные орудия были разбросаны по всему участку корпуса. Я постоянно ездил от одного взвода к другому, от «ягдтигра» к «ягдтигру» и от одного полка к другому, чтобы направлять боевые действия. Вскоре эти расстояния уже не были очень большими, потому что «рурский мешок» все больше и больше затягивался.

Произошел случай, который доказал мне, насколько сильно упал боевой дух среди солдат и офицеров. Мой начальник штаба был в боевом охранении на моем «ягдтигре» в уже упомянутом лесном пятачке. Он взял с собой и мой экипаж. Вдруг мой водитель Лустиг пришел ко мне пешком на полпути от линии фронта. У меня уже было дурное предчувствие. Добрый малый совсем запыхался и перевел дух только перед тем, как доложить мне, что произошло. «Я только что чуть было не ударил своего танкового командира! Если бы мы еще были в России, он бы уже был мертв!» Потом он объяснил мне, что произошло. Его машина вместе с еще одним «ягдтигром» находилась на линии леса и была хорошо замаскирована. Длинная колонна танков противника двигалась через линию фронта на расстоянии примерно в полтора километра. И Лустиг считал само собой разумеющимся, что командир даст команду открыть огонь. Для чего же еще находились там наши самоходные установки. Однако тот отказывался сделать хотя бы один выстрел. Среди членов экипажа возник горячий спор. Странный офицер оправдывал свой отказ стрелять тем, что раскроет свое присутствие, если откроет огонь и тем самым привлечет внимание истребителей-бомбардировщиков!

Короче говоря, не было сделано ни единого выстрела, хотя дистанция была практически идеальной для наших орудий. У противника не было бы ни малейшей возможности угрожать нашим «ягдтиграм».

Однако мало того что этот странный офицер не открывал огонь. Он также приказал вскоре после этого подать назад свою машину из леса. Именно тем самым он и выдал свое местонахождение. На его счастье, в небе в это время не было самолетов. Он отступил в тыл, совершенно не ставя об этом в известность командира второго «ягдтигра». Этот командир тут же последовал за ним, и оба они понеслись, как будто за ними гнался дьявол. Конечно, нигде вокруг не было видно противника! Из-за небрежного вождения совершенно неопытным экипажем вторая машина сразу же вышла из строя. «Бесстрашного» обер-лейтенанта совсем не волновала машина. Напротив, он упрямо продолжал двигаться, пока его машина тоже не встала. По крайней мере, обер-фельдфебель во второй самоходке взорвал свою собственную машину.

Тогда Лустиг ушел пешком и настаивал на том, чтобы я передал его донесение в батальон. Однако на этом этапе войны это уже не имело смысла. Каждый должен был сам решать, встретить ли конец достойно или как жалкий трус. Сотни бойцов самых различных родов войск залегли в лесу и ожидали конца. Их моральный дух совершенно иссяк.

В Зигене я отправился в штаб своего батальона, чтобы доложить о ситуации командиру. Когда я пришел на командный пункт, меня приветствовали со всех сторон. Прошел слух, будто мои парни подбили около сорока танков противника. Я их урезонил, когда сообщил, что мы не подбили ни одного янки, а наоборот, у нас совершенно вышли из строя две боевые машины. Были бы со мной два или три командира танков и экипажи из моей роты, воевавшей в России, то этот слух вполне мог бы оказаться правдой. Все мои товарищи не преминули бы обстрелять тех янки, которые шли «парадным строем». В конце концов, пятеро русских представляли большую опасность, чем тридцать американцев. Мы уже успели это заметить за последние несколько дней боев на западе.

Между тем нам стало ясно, что мы полностью окружены. «Рурский мешок» был завязан.

Фельдмаршал Модель хотел прорваться всеми своими силами у Марбурга и вырваться из окружения, пока еще было время. Это было бы совсем не трудно. Однако Верховное командование придерживалось другого мнения и приказало нам продержаться в мешке как можно дольше! Маршрут нашего прорыва шел вдоль реки Зиг через Айторф — Бецдорф — Кирхен. Первой целью был Зиген, который предполагалось долго удерживать. Несколько самоходных орудий уже вышли из строя во время движения по дороге. Несмотря на все старания, неопытные водители не смогли справиться с ситуацией в гористой местности. Люди действительно старались, но у них не было ни опыта вождения тяжелых машин, ни достаточной подготовки.

Мы встречались с хаосом повсюду. Дороги были полностью забиты, и машины становились легкой добычей вражеских самолетов, которые имели полное превосходство в небе. Рассылая оповещения гражданскому населению, наше руководство просило его покинуть свои дома и отходить вместе с войсками. Лишь незначительный процент жителей последовал этой просьбе.

Нам намекали, что наша армия намеревалась использовать табун, новый газ, который моментально парализовывал нервную систему. Вероятно, высшее командование дистанцировалось от его применения, потому что было бы истреблено наше собственное гражданское население и даже это оружие не изменило бы ход войны. Большинство мирных жителей оставались дома и ожидали прихода американцев. Конечно, лишь немногие из них верили в глупую волшебную сказку об «освободителях», которая уже давно была опровергнута развалинами от бомбардировок. Но все желали неизбежного конца угрозам и страхам. В конце концов, на западе не нужно было опасаться русских, от которых несчастные люди восточных районов бежали в паническом страхе по снегу и льду.

Двигаясь сутками напролет, постоянно преследуемые истребителями и бомбардировщиками, так мы добрались до Зигена. Хотя мы днем и прятали самоходные орудия в сараях или в стогах, еще два из них были выведены из строя истребителями, и их пришлось взорвать. Как я завидовал тем товарищам, которым не довелось пережить эту безнадежную борьбу в последние несколько недель на Западном фронте!