Чтение длилось недолго. Когда он кончил, я, потрясенный, первым выскочил в фойе. Я так взволновался, что мне захотелось побыть одному» (К. Чуковский. «Что я помню о Блоке»).

Литературоведческий экзерсис Венички восходит, безусловно, к Зощенко, у которого в «Голубой книге» рассказчик применяет к поэзии Гумилева сходный, принижающий подход:

«У другого русского поэта мы тоже находим не менее сильные строчки. У этого поэта, надо сказать, однажды сгорел дом, в котором он родился и где он провел лучшие дни своего детства. И вот любопытно посмотреть, на чем этот поэт утешился после пожара. Он так об этом рассказывает. Он описывает это в стихотворении. Вот как он пишет:

[Aвтор цитирует гумилевский перевод стихотворения Ду-Фу «Дом», 1918.]

То есть, другими словами, делая вольный перевод с гордой поэзии на демократическую прозу, можно отчасти понять, что поэт, обезумев от горя, хотел было кинуться в воду, но в этот самый критический момент он вдруг увидел катающуюся в лодке хорошенькую женщину. И вот он неожиданно влюбился в нее с первого взгляда, и эта любовь заслонила, так сказать, все его неимоверные страдания и даже временно отвлекла его от забот по приисканию себе новой квартиры. Тем более что поэт, судя по стихотворению, по-видимому, попросту хочет как будто бы переехать к этой даме. Или он хочет какую-то пристройку сделать в ее доме, если она, как он туманно говорит, пожелает и если позволит луна и домоуправление.

Ну, насчет луны – поэт приплел ее, чтоб усилить, что ли, поэтическое впечатление. Луна-то, можно сказать, мало при чем. А что касается домоуправления, то оно, конечно, может не позволить, даже если сама дама в лодке и пожелает этого, поскольку эти влюбленные не зарегистрированы и вообще, может быть, тут какая-нибудь недопустимая комбинация» («Голубая книга», отд. «Любовь», п. 6–7).

В другом месте у того же Зощенко есть апелляция непосредственно к Блоку:

«А дрова, во всяком случае, дело драгоценное и святое. Как сказал поэт Блок:

И еще что-то такое он сказал, в высшей степени ценное, про дрова» («Голубая книга», отд. «Рассказы о коварстве», «Поимка вора оригинальным способом»).

С иной патетикой та же филологическая методика применяется Пастернаком: «О! весь Шекспир, быть может, только в том, / Что запросто болтает с тенью Гамлет» («Брюсову», 1923).

12.25 C. 26. Очень своевременная книга… вы прочтете ее с большой пользой для себя. —

Веничка цитирует Ленина, а именно его оценку романа Горького «Мать», данную в устной форме самому писателю во время работы V съезда партии большевиков в Лондоне в 1907 г. Воспоминания Горького об этом событии стали классическими:

«Этот лысый, картавый, плотный, крепкий человек, потирая одною рукой сократовский лоб, дергая другою мою руку, ласково поблескивая удивительно живыми глазами, тотчас же заговорил о недостатках книги „Мать“, оказалось, он прочитал ее в рукописи Я сказал, что торопился написать книгу, но – не успел объяснить, почему торопился, – Ленин сам объяснил это: очень хорошо, что я поспешил, книга – нужная, много рабочих участвовало в революционном движении несознательно, стихийно, и теперь они прочитают „Мать“ с большой пользой для себя. „Очень своевременная книга“. Это был единственный, но крайне ценный для меня комплимент» («В. И. Ленин», 1924).

Благодаря бесхитростности и прямоте, оценка Лениным романа Горького навсегда оставалась в памяти советских людей, прошедших курс советской литературы в средней школе (школьная программа в 1969 г. обязывала изучать «Мать» в 10-м классе).

12.26 C. 26. О, птицы небесные, не собирающие в житницы! —

Евангельский образ из Нагорной проповеди Христа: «Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их?» (Мф. 6: 26). Образ «птиц небесных» активно эксплуатировался литераторами, например Тургеневым: «Перед отъездом Михалевич несколько раз сравнил себя с птицей небесной, с лилией долины… – С черной лилией, во всяком случае, – заметил Лаврецкий» («Дворянское гнездо», гл. 25).

12.27 О, краше Соломона одетые полевые лилии! —

Веничка продолжает цитировать Нагорную проповедь: «И об одежде что заботитесь? Посмотрите на полевые лилии, как они растут: ни трудятся, ни прядут. Но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них» (Мф. 6: 28–29; см. также Лк. 12: 27).

12.28 …от станции Долгопрудная… —

Железнодорожная станция и город Долгопрудный находятся в Московской области в 18 км к северу от Москвы.

12.29 …читал у какого-то мудреца, что Господь Бог заботится только о судьбе принцев, предоставляя о судьбе народов заботиться принцам. —

В Ветхом Завете Иофор поучает Моисея:

«Итак послушай слов моих; я дам тебе совет, и будет Бог с тобою: будь ты для народа посредником пред Богом и представляй Богу дела его. Научай их уставам и законам Божиим, указывай им путь Его, по которому они должны идти, и дела, которые они должны делать. Ты же усмотри из всего народа способных, боящихся Бога, людей правдивых, ненавидящих корысть, и поставь их тысяченачальниками Если ты сделаешь это, и Бог повелит тебе, то ты можешь устоять, и весь народ сей будет отходить в свое место с миром» (Исх. 18: 18–21, 23).

У Льва Толстого есть: «Сердце царево в руце божьей» («Война и мир», т. 3, ч. 1, гл. 1).

12.30 …«маленький принц». —

Веничка называет себя героем известной повести-сказки «Маленький принц» (1942) французского писателя и военного летчика Антуана де Сент-Экзюпери.

12.31 Диалектика сердца… —

«Диалектика сердца» здесь сходна «диалектике души» – образному определению особенностей идейно-художественной структуры автобиографических повестей Льва Толстого «Детство. Отрочество». Определение, связанное с изображением постепенного становления положительного характера через внутреннюю борьбу противоположных, диалектических идей и чувств, введено в литературоведческий обиход Чернышевским в рецензии на эти повести (1856), а затем в школьной программе по литературе (9-й класс) стало применяться и к персонажам «Войны и мира».

Непосредственно «диалектика сердца» встречается у Бориса Вышеславцева – русского философа и богослова, чьи труды, изданные на Западе в 1930–1960 гг., нелегально ввозились в СССР. Вышеславцев утверждал: «Достоевский и Толстой – это углубленная диалектика сердца» («Вечное в русской философии», 1955).