— Давай ты будешь древлянин!

— Нет — ты! Сам нападай, а я буду полянским дружинником, как мой батька!

Всеведа грустно вздохнула, продолжив свой полет. Когда-нибудь люди сами себя истребят и без чьей-либо помощи. Слишком много ненависти у человека к подобному себе.

Ветер принес ее к обычной избе, оставляя у дверей, и устремился дальше, весело закручивая воронки дорожной пыли. Всеведа уверенно ступила в избу, просачиваясь, словно ручеек, в щель между толстыми досками. Следуя своему зову, она заглянула в горницу и замерла на месте, пытаясь стыдливо отвести в сторону несуществующие глаза. На постели нагая колдунья обнимала здорового пузатого дядьку, тоскливо прижимаясь к его груди и мурлыча словно кошка. Вздрогнув, почуяв чужое присутствие, Беспута поднялась с ложа, торопливо натягивая на себя рубаху.

— Ступай, Любомир, пока князь не обыскался тебя. Ступай, милый.

Воевода поднялся, безропотно подчиняясь ее словам, и стал одеваться.

— Пойду, пора мне. Надобно к штурму приготовиться, покуда на стены окаянные древляне не полезли.

Дверь избы со скрипом захлопнулась, оставляя девушек наедине. Беспута улыбнулась, достала грубый деревянный гребень и принялась чесать густые распущенные волосы.

— Это ты, Всеведа? Молчишь? Ну и молчи, сама знаю, что ты. Скажи Стояну, я за воеводу полянского замуж собралась.

Колдунья расхохоталась, весело запрокидывая голову, и начала заплетать косу.

— Еще передай ему, пусть не торопится. Князь у меня на сильном поводе сидит, только времени мало прошло, все огрызается кобель. Дайте мне одну ночь, и он будет у ног моих ластиться. Не выдержать ему без сна, никак не выдержать. Все, ступай, хватит за мной подглядывать.

Выслушав подругу, Всеведа хлопнула в ладоши, возвращаясь в собственное тело.

— Нашла. В городе она, воеводу местного окрутила. Привет тебе шлет, говорит, чтоб ты не торопился, князь еще не дозрел.

Ведьмак обернулся к стоящему поодаль Ярославу.

— Отправь три тысячных отряда на поборы: хлеб, скот, птицу, все припасы, что найдут по деревням, отобрать. Все полянские деревни обобрать до нитки, вычистить все амбары, пусть сдохнут с голоду этой зимой. — Стоян вновь взглянул на высокие городские стены, досадно скривившись. — И отправь сотню воинов рубить молодняк да лыко заготавливать. Будем вязать лестницы для штурма.

Ведьмак развернулся и пошел в лагерь, тихо разговаривая сам с собой:

— Ничего, пробьемся; главное, чтобы Беспута все сделала как полагается. Змея без головы жалить не может.

За кропотливыми трудами незаметно пролетел день. Вечерело. Найдя Вандала, Стоян присел рядом у костра, молчаливо подбрасывая в огонь хворост. Лагерь кипел обыденной работой, кухарки суетились у котлов, не успевая накормить тысячи воинов, те вязали из хвороста шатры, чтобы укрыться от ночного холода. Лето окончилось, нехотя передавая свои права дождливой сырой осени. Стояна беспокоило это, ибо, покончив с полянами, он собирался пересечь Рипейские горы, и без того студеные и заснеженные. В такую погоду пройти горными перевалами его армия не сможет. Остается лишь Северное море… Ведьмак моргнул, отгоняя прочь навязчивые мысли об Асгарде, и вновь взглянул в сторону города. Соблазн поставить под свой стяг полянских воинов не давал ему покоя. Если бы не это, он уже давно обошел бы их стороной, не ввязываясь в кровопролитные бои.

— Пришло твое время, брат. Мне нужна эта армия — сильная, обученная и способная побеждать в настоящих сражениях.

Вандал, не поворачивая головы, кивнул, пожав плечами.

— Не знаю, Стоян. Уж седмицу над этим голову ломаю. Тяжело мне дышать здесь, храм Велеса совсем близко — на грудь он мне давит. Ночь переночуем, а там поглядим — утро вечера мудренее.

Он поднялся, вдыхая прохладный вечерний воздух, повел взглядом по лагерю, будто высматривая кого-то. Засунув палец в рот, облизал его и поднял вверх, улавливая направление ветра. Довольно кивнув головой, Вандал улыбнулся.

— А впрочем, чего до утра тянуть, на то она и ночь. Имеется у меня одно сильное заклятье, против которого даже Правитель бессилен.

Стоян хмыкнул в бороду, недоверчиво покосившись на брата.

— Это ты, брат, его силы не ведаешь. Я видел, как он одним движением руки отбрасывал от себя сотни воинов, сворачивая им шеи.

Вандал уверенно покачал головой, с улыбкой вынимая большой охотничий нож.

— Ну, сотню воинов одним махом мне не уложить. Хотя… Надо как-то попытаться, глядишь, и получится. А вот порчу великую навести — это тебе не руками махать.

Вандал нагнулся и, двинувшись задом противосолонь, стал очерчивать вокруг костра колдовской круг, приговаривая:

— На четырех столбах железных, что стоят от земли до неба, совью паутину звонкую от восхода до заката. Увязнут в той паутине молитвы людские словно мухи-однодневки. Станут рваться-трепыхаться, да не вырвутся. Крепка та паутина, ибо на ней замки семипудовые мои слова замкнули ключами булатными. А слова мои крепче кремня — не сломать их, а ключи булатные под горючий камень Алатырь брошены — вовек не сыскать их.

Закончив чертить круг, Вандал подсел к костру, зябко поднося руки к огню, и зашептал:

К тебе взываю, о Богиня Ночи,

Чье царствие в чертогах Нави,

Окутай Сваргу пеленою порчи,

Дни станут ночью не по Прави.

Не подниматься солнцу поутру,

Лучами землю-матушку лаская.

Забьется дикий зверь в нору,

Не вылетит пчела, мед собирая.

Три ночи будет править Тьма,

Косой срезая житный колос:

Страх, голод, черная чума,

И жалить станет даже полоз.

Замки цепляю семипудовые,

Ключами замыкаю булатными.

Быть по слову моему!

Острым лезвием ножа он рассек себе ладонь, роняя бурые капли крови в пламя. Черный едкий дым повалил от костра к ночному небу, будто огромный черный змей жадно потянулся за звездами. Вандал вскочил словно ужаленный и побежал по лагерю от одного костра к другому, творя свою великую ворожбу. Стоян удивленно смотрел, как один за другим стали подниматься к небу черные столбы дыма, сплетаясь меж собой в облаках и укрывая небо мрачным покрывалом. Огромное черное пятно быстро расползалось, жадно пожирая небесные просторы. Оббежав все костры, обессиленный Вандал наконец-то вернулся. Изможденно рухнув наземь, он схватил мех с медовухой, восполняя огромными глотками потерянные силы.

— Все! Получилось, Стоян! Три дня быть здесь кромешной тьме. Ни волхвы, ни Правитель не смогут ничего с этим поделать. Прикажи только, чтобы следили за кострами, коли хоть один погаснет, все старания пойдут прахом.

…Взобравшись на стену, князь наблюдал за лагерем древлян, пытаясь в который раз сосчитать горящие костры. Вновь сбившись со счета, он досадливо плюнул наземь и обернулся к воеводе.