— Привет, парень, — непослушными со сна губами выговорил он.

— Привет, отец.

Эйвербрин потер рукой лицо и выпрямился в кресле.

— Давно тебя не видел, — невнятно буркнул он.

— У меня было много дел.

— С этими Тополино.

— Да.

— Ну да, ты же их любимчик! — хохотнул Эйвербрин, но шуткой это было лишь отчасти. Он сел еще ровнее, стирая с лица остатки дремоты. — Ты все еще выплясываешь с этой милашкой, да?

— Она учит меня фехтованию.

Пропойца грубо расхохотался, и этот звук скорее походил на хрип, чем на веселый смех.

— Ну, будь у меня возможность, уж я бы ее продырявил!

Реджис напрягся и промолчал, напоминая себе, что Эйвербрин безобиден, что за грубостью он прячет свое отчаяние.

— Она мой друг.

— Ну да, ты и твои важные дружки, — презрительно фыркнул Эйвербрин.

— С тобой они обошлись неплохо, — парировал Паук, не сумев вовремя прикусить язык.

Эйвербрин фыркнул громче и отвернулся к очагу.

— Извини, отец, но выглядишь ты хорошо.

— Сносно, мальчик, — рассеянно бросил он.

— Меня зовут Реджис. — Он не вполне понимал, почему сказал это, но так получилось.

— Это ты так решил? — отозвался явно озадаченный родитель.

— Конечно, а разве кто-нибудь готов оспорить мой выбор?

— Это не тебе решать! — резко бросил Эйвербрин, замахиваясь на Реджиса кочергой. — А твоей матери!

— Она умерла.

— Ну, значит, мне! Мог бы сначала поговорить со мной, парень, узнать, одобрю ли я.

— У тебя был шанс, но тебя это не интересовало, — напомнил Реджис, и лицо Эйвербрина вспыхнуло от гнева.

— Забываешься? — поинтересовался старший хафлинг.

Реджис покачал головой. Этот спор напомнил ему, зачем он пришел сюда: ему уже исполнилось восемнадцать. Запад начинал звать его, уговор с Миликки вспоминался все чаще и чаще.

— Может, я назвал бы тебя Эрнстом, — заявил Эйвербрин. — Так звали моего брата, твоего покойного дядю, он утонул в бурю в тысяча четыреста сорок пятом году. Совсем мальчишкой, знаешь ли. Да, надо было назвать тебя Эрнстом, в память о нем!

— Может, и надо было, но ты этого не сделал.

— Тебя будут звать так, как я скажу! — взревел папаша, ткнув кочергой, в сторону Реджиса — точнее, попытавшись, поскольку рапира молодого хафлинга в мгновение ока вылетела вперед, быстро отразила удар, клинок описал круг, очутившись под кочергой снизу. Едва заметный поворот, рывок — и Реджис выдернул кочергу из руки противника и со звоном откинул в сторону.

Эйвербрин ошарашенно взглянул на него, потом на упавшую кочергу. Он от всего сердца расхохотался.

— О, да эта девчонка Тополино учит тебя на совесть, парень! — заявил он. — А чему еще она учит моего мальчика?

Он плюхнулся обратно в кресло, поеживаясь от удовольствия.

— Многому, — только и ответил Реджис, сопровождай это слово широкой ухмылкой, рассудив, что нет смысла разубеждать Эйвербрина в его, несомненно, непристойных предположениях.

Тот пожал плечами и фыркнул, примирительно махнув рукой.

— Откуда ты выкопал это имя?

Реджис помолчал и отвел взгляд, в то время как Эйвербрин подался вперед и явно вдруг заинтересовался разговором. Быть может, пришло время сказать ему правду.

— Я слышал это имя много лет назад, — неуверенно начал он.

— Где? У этих Тополино?

— Гораздо раньше?

— Ну и где же тогда? — уже резче настаивал Эйвербрин.

Несколько мгновений Реджис обдумывай этот вопрос. Чего он добьется, рассказав все отцу? Старый пропойца, скорее всего, даже не поверит ему, а если и поверит, что это даст? Реджису говорили, что Эйвербрин на свой лад гордится им, по секрету рассказывая в местных харчевнях про «своего мальчика при Дедушке». Возможно, размышлял Реджис, ему просто захотелось причинить мужчине боль, лишить его того единственного, чем тот мог похвалиться за всю свою жалкую жизнь.

Но почему? Из пренебрежения? Оттого что Эйвербрин был жалким, вызывающим презрение отцом — пусть даже он вовсе не был отцом Реджиса.

Нет, тотчас же решил Реджис. Он позволял собственной мелочности управлять собой, но теперь для подобного не место. Главная цель, ради которой он вернулся на Торил, ожидает его в трех годах пути — долгого пути в Долину Ледяного Ветра.

Он взглянул на Эйвербрина и одарил того обезоруживающей улыбкой. Он действительно не хотел делать больно этому хафлингу. Это было так просто.

Он рассмеялся.

— Дедушка зовет меня Пауком. Паук Паррафин, сын Эйвербрина, ученик Дедушки Периколо Тополино.

Эйвербрин сначала смотрел на него с еще большим любопытством, словно гадая, что, во имя Девяти Кругов Ада, вдруг изменилось и почему. Но затем он кивнул, даже немного посмеялся и переспросил:

— Паук, вот как? Это мне нравится куда больше.

Реджис был горд собой за то, что сумел подняться над собственной мелочностью, смог совладать со своими уязвленными чувствами настолько, чтобы отнестись к бедняге Эйвербрину с тем же состраданием, с каким и прошлой жизни относился к другим.

Однако улыбка получилась не слишком широкой, поскольку Реджис напомнил себе, что он действительно нанесет Эйвербрину рану, возможно смертельную, когда покинет Дельфантл, и эта неприятная мысль заставила его прикусить губу.

Как он сможет сделать это? Как уйдет в Долину Ледяного Ветра, за тысячи миль отсюда, когда он нужен здесь? Как сумеет оставить эту жизнь, выстроенную им на берегах Агларонда?

Он вспомнил Дзирта, и Кэтти-бри, и Бренора. Конечно, было бы здорово увидеть их снова.

Но потом он подумал об Эйвербрине, и Периколо, и Донноле — да, в основном о Донноле! — и обо всех, кого полюбил за время своей жизни здесь, в Дельфантле.

Хафлинги Дельфантла были добры к нему и к Эйвербрину. Еще до того, как Реджис связался с Периколо Тополино, им с Эйвербрином доводилось видеть добро от таких же хафлингов.

И если задуматься в этом городе высоких и отважных людей хафлинг Периколо смог достичь такого положения и известности! Даже самые консервативные воровские гильдии города, включая могущественное Трехпалое Кольцо, организацию, известную своим неодобриным отношением ко всем младшим гильдиям, относиась к Периколо и его хафлингам из Морада с великим уважением. Реджис сам был свидетелем, как почтительно кланялись гвардейцы правителя Дельфантла, хобгоблины, когда Периколо Тополино проходил мимо.

— Хорошая община хафлингов, —сказал он вслух, обращаясь, однако, к себе, а не к Эйвербрину.