Косарь жил в противоположном конце города – рыжий назвал его адрес.

Камера зафиксировала все, что рассказал мне Милютин, и я стал думать, что мне делать. То ли погрузить супостатов в «девятку» и отвезти олигарху, то ли оставить их здесь. И в том, и в этом варианте были свои плюсы и минусы, однако вариант с вывозом этого генетического мусора смотрелся гораздо более опасным, и я его отверг без всякого сомнения.

Босс лежал без сознания, потому допросить его не удалось. Да и какой смысл? Лис все выложил, все до мельчайших подробностей было ясно, так что терять время на вранье второго члена банды мне не хотелось. А потому я просто связал обоих, сняв их с «ласточки» – больше пятнадцати минут на «ласточке» выдержать невозможно, – и как следует перевязал убийцу. Он должен дожить. До чего? До суда, либо до… справедливого суда.

Если его будут судить по закону – дадут лет двадцать. Он даже может выйти из тюрьмы, пусть и не молодым существом, но выйти. А вот старики уже никогда и никуда не выйдут. Поэтому, по моему мнению, ему жить нельзя. Кстати, как и этой самой Метле. Фактически это она убила стариков, пусть и руками Босса.

Связав бандитов, я заткнул обоим рты, чтобы гады не вопили, забрал ключи от калитки, от замка на двери и пошел наружу.

Уже запирая дверь, посмотрел туда, где я лежал, дожидаясь супостатов, и невольно поежился – фактически лежал на могиле. «Небо, солнышко, птички поют, травка!» Ага. Только подо мной еще и мамаша рыжего, которую эти мрази грохнули, чтобы не мешала им жить. Орала, «выступала», вот и довыступалась.

Рыжий сказал, что и ее грохнул Босс, но я ему не поверил. Вдвоем убивали, точно. Один ноги держал, второй душил. А потом пенсию получал за мать – она была инвалидом третьей группы, пенсию на дом носили. Он расписывался, и никто ни разу не спросил, почему это женщина за три месяца ни разу не получила пенсию сама.

У меня было ощущение, что я окунулся в яму с дерьмом. Настолько все мелко, гнусно и жестоко, что не находилось других слов, чтобы все это охарактеризовать. Эти твари – как взбесившиеся обезьяны.

Насчет мамаши рыжего были у меня подозрения с самого начала. Но я почему-то отбрасывал их от себя – могла ведь уехать куда-нибудь на много дней. В гости, например. К родственникам. А оно вот как получилось…

Жалел я ее? Наверное, нет. Наказаний без вины не бывает, как сказал один известный персонаж. И я поддержу его на сто десять процентов. Не бывает. Вырастила она то, что вырастила. И выращенное ее убило.

И снова повторю: есть люди, которым жить на белом свете совершенно не нужно. Уверен!

Я сел в машину, приопустил стекла, чтобы хоть немного остудить эту парилку, и снова пожалел, что это не иномарка. Они ведь с кондиционерами выпускаются! Это же просто счастье – взять и включить кондиционер! Не понимаю людей, которые не пользуются этими полезными приспособлениями, если есть такая у них возможность. Начинают рассказывать о том, как они сразу простыли, войдя в комнату с кондиционером, как им сразу поплохело, как тут же на них набросился отряд злых микробов! Глупости это все. И самовнушение. И психоз.

Я включил сотовый телефон и, пока он подключался к сети, нашел визитную карточку олигарха. Набрал его сотовый номер и секунд десять ждал, когда трубка ответит мне хриплым, слегка задыхающимся голосом: «Алле! У телефона».

Я попросил о встрече, в двух словах обрисовав ситуацию, и был приглашен по уже знакомому адресу.

Минут двадцать ехал до места, раздумывая, во что это все выльется, и с удовлетворением отметил тот факт, что я стер в доме все свои отпечатки пальцев, хорошенько пройдясь тряпкой по всем местам, которых теоретически мог коснуться. Впрочем, я почти ничего и не касался. Был максимально осторожен и собран. Сазонов бы меня похвалил.

Меня провели туда же, в приемную, предварительно обследовав мою коробку с камерой на предмет орудий убийства, что было довольно-таки смешно – а если это орудие спрятано на мне? Ну ладно, рамки металлоискателя пистолет или нож обнаружат, но если я сам – оружие?

А может, я ошибаюсь? Может, так и надо охранять ВИП-лицо?

Сегодня олигарх был при параде – скромный темный костюм, галстук. Скромный, но как-то сразу было видно, что этот костюм стоит столько, сколько простой участковый не зарабатывает и за год.

Рубашка белоснежная, тоже небось не фу-ты нуты, из бутика, точно. Никогда не понимал – зачем переплачивать бешеные деньги за то, что можно купить намного дешевле? Ту же рубашку, к примеру. Что она, в бутике стала белее?

Хотя, возможно, я, нищеброд, не могу понять богатеев. По крайней мере, в этом самом вопросе.

К его приходу я уже подключил камеру к большому телевизору, стоящему в углу, – благо, что провода в комплекте с камерой были и подключиться не составляло труда даже для меня, не избалованного техническими новинками. Втыкай штекеры, подбирая их по цвету, вот и все подключение.

Не стал ничего рассказывать. Просто включил камеру, отрегулировал звук, откинулся на подушки дивана, глядя в потолок. О чем еще говорить? Все и так ясно.

Когда запись закончилась, я посмотрел на олигарха, застывшего пятитысячелетней каменной статуей фараона, достал из кармана бумажку с адресом местонахождения убийцы и с адресом Косаря и положил ее на стол, придавив ключами от калитки и от дома, предварительно стерев с ключей все возможные отпечатки.

Олигарх не обратил на это никакого внимания. Он не сводил взгляда с экрана, не замечая ничего вокруг, закусив губу так, что на ней выступила алая капля крови. Потом встал и вышел из комнаты, не говоря ни слова.

Я остался сидеть, не зная, как мне реагировать на такое его поведение и что делать дальше, но уже через пару минут вошел другой человек – лет сорока, худощавый, с серыми внимательными глазами, пронзающими собеседника, будто рентгеновскими лучами. Кто он был такой, я не знал. Да и знать не хотел. Мне было важнее то, что он мне сказал. А сказал он вот что:

– Вот ваши деньги. И сверху – премия. За молчание. Вы нигде и никогда не скажете об участии сами знаете кого в совершенном преступлении. Все, что вам выдали, остается у вас. И вы забываете о нашем существовании, насколько это возможно. Если вы разболтаете что-то широкой общественности или попытаетесь нас шантажировать, вы исчезнете. Навсегда!

Он говорил, как робот, бесстрастно, мягко, но с нотками стали в голосе. И я ему как-то сразу поверил – да, этот может! Спецура бывший, точно! Убийца!

И тогда я подхватил видеокамеру, предварительно выдернув из нее кассету, сложил в коробку саму камеру и провода, подхватил увесистый пакет, что положил на стол пришелец, и, не торопясь, но и не медля, вышел из приемной. За дверью меня ждал такой же неприметный человек, как и тот, что со мной сейчас разговаривал, только немного моложе. Меня сопроводили до выхода, и, когда за мной захлопнулась мощная стальная дверь, я с облегчением вздохнул и задышал полной грудью. Вроде бы выбрался!

Не факт, конечно, могут еще и попытаться завалить – подумают, подумают и решат: зачем нам эта ходячая опасность разглашения тайной информации? А не лучше ли заткнуть ему рот раз и навсегда? Но все-таки я надеюсь, что такого не будет. Уж очень это было бы… подло.