ожиданиями. Проведя тур для большой группы пенсионеров из Умео, я предложила им закончить осмотр достопримечательностей чашечкой кофе, сидя на шкурах северных оленей посреди сугробов.

Когда кружки опустели, группа поблагодарила меня и стала садиться в свой автобус. Некоторым трудно было подняться по лесенке, и я с удовольствием помогла им. После двухчасовой экскурсии казалось, что я давно и хорошо их знаю.

— Сюрприз! — раздался у меня за спиной радостный голос Тарьи. Я обернулась. Выглядывая из машины, она помахивала в воздухе двумя коробочками суши из моего любимого ресторанчика.

— Ты супер! — выпалила я, принимая коробочку с едой. Усевшись на шкурах, мы взялись за сырую рыбу.

— Как у тебя дела, Ида? За всеми этими совещаниями никак не успеваю с тобой поговорить.

— Да все в порядке, — ответила я, прищурившись на солнце. — Но папа по-прежнему ведет себя странно. То он совершенно такой же, как всегда, то вдруг спрашивает про события, произошедшие десять лет назад. Я уже стала было надеяться, что мой «план по восстановлению папы» поставил его на ноги, но сейчас все больше начинаю в этом сомневаться.

— Как странно, что у него такие перепады, — проговорила Тарья и съела еще одно суши. — Ну, а ты сама как?

— Честно говоря, так много всего — не высыпаюсь. Если даже он не просыпается среди ночи, я так волнуюсь, что он проснется — все время подскакиваю, — проговорила я и почувствовала, как голос изменяет мне. Наверное, я стала такой чувствительной из-за хронического недосыпа. Не желая впасть в истерику посреди площади, я поспешно добавила:

— Ну хватит об этом! Спасибо за суши. Правда, очень вкусно.

— На здоровье, — ответила Тарья, удовлетворенно чмокая. Но потом заглянула в мою коробку и сказала:

— Ну так поешь еще, моя девочка!

Только тут я поняла, что съела всего одну штучку. Обычно я так люблю суши, что остальным приходится держать ухо востро, чтобы я не съела и их порцию тоже. Есть совсем не хотелось, хотя у меня с шести утра и крошки во рту не было. Подумав об этом, я поняла, что и накануне тоже не чувствовала голода. Голова постоянно болела, еда вставала поперек горла, когда я пыталась заставить себя что-нибудь съесть.

— Потом поем, сейчас я не голодная.

— Может быть, это стресс? — спросила Тарья, глядя на меня серьезным взглядом.

— Или же я заболеваю?

— Ида, береги себя, чтобы не дойти до ручки. Обязательно скажи, если мы чем-то можем тебе помочь. Если что, и я, и Мортен всегда рядом. Помни об этом!

— Спасибо, — сказала я и положила ладонь на руку Тарьи. У нее в коробке осталось одно жалкое суши.

Просить о помощи у меня не очень-то получается. Стиснув зубы, я смогу дотянуть этот день до конца. Или все же принять протянутую руку Тарьи, раз она действительно готова мне помочь?

— Если ты не возражаешь, я бы пошла домой отдохнуть. Я правда ужасно устала, — призналась я.

— Конечно, иди!

— Но когда Мортен уйдет на следующую экскурсию….

— Тогда я посижу за стойкой сама. Во второй половине дня наверняка будет спокойно, — ответила Тарья и решительно кивнула, показывая, что вопрос закрыт. — До завтра! — прибавила она.

Странное чувство — ложиться в постель среди бела дня, но все же именно так я и поступила. Закрыв жалюзи и опустив рулонную штору, я задернула обычные занавески, желтые со светлыми розами. Папа пообедал, принял лекарства и теперь отдыхал на диване. Забравшись в постель, я почувствовала, как веки сами собой закрываются. Чтобы избежать безрадостных размышлений, которым я так много предавалась в последнее время, я включила Netflix. Но едва успев выбрать сериал, заснула сном младенца.

Кажется, прошло всего несколько секунд, как вдруг резкий оглушительный писк вырвал меня из сна. Я почувствовала сильный едкий запах, доносившийся из кухни. Вскочив с постели, я, вся всклокоченная, в одной футболке и носках, кинулась вниз по лестнице. Сердце у меня стучало, как механизм часовой бомбы. Когда я влетела в кухню, в нос ударила чудовищная вонь. Воздух стал тяжелым и удушливым. Все вокруг словно закрасили серой краской.

«Пожар!» — такова была моя первая мысль. Или я выкрикнула это вслух, точно не знаю.

— Папа!

— Ничего страшного, — ответил папа откуда-то из клубов дыма. — Я хотел подогреть еду и забыл выключить конфорку.

— Мы горим? — визгливо выкрикнула я.

— Вовсе нет! — решительно ответил папа.

Теперь я увидела его. Он стоял у входной двери, открывая и закрывая ее. Дым слегка рассеялся. Подойдя к окну, я дрожащими руками распахнула его настежь. Вскоре дым начал улетучиваться, наконец-то стало можно дышать. Тут мой взгляд обратился к плите.

— Папа! Ты расплавил эту пластмассовую штуку!

На одной конфорке стояла кастрюля с подгоревшими остатками еды, на другой — наполовину расплавившаяся пластмассовая коробка из-под печенья. Зачем он включил все четыре конфорки? Дрожа всем телом, я отключила пожарную сигнализацию и тут же кинулась соскребать со стеклокерамической плиты пластик — получалось так себе. Зараза въелась намертво. Папа охал у меня за спиной.

— Хотел сделать тебе сюрприз, приготовить ужин. Да, неудачно вышло.

И потом добавил:

— Как хорошо, что ничего не случилось!

Ничего не случилось? Да столько всего случилось!

Уголком рта я ощутила что-то соленое. Слезы? Я плакала? Тут я заметила, что плачу до сих пор.

Я зашла в первую попавшуюся комнату — это оказалась папина спальня — и захлопнула за собой дверь. Плюхнувшись на кровать, закрыла лицо руками. Слезы полились ручьем, я начала громко всхлипывать. Почему все пошло наперекосяк? Я собиралась приехать сюда, навестить папу, привести его в порядок. Он долго был один, плохо питался — более чем правильно, что я взяла это дело в свои руки. Папа оказался в такой ситуации по моей вине, так почему же мне не удается все исправить? Только услышав