Де Мариньи медленно, но верно приходил в себя после затянувшихся суровых испытаний. В Материнском мире он бы, скорее всего, умер, но здесь, на Борее, где температура за пределами плато скакала как ненормальная, особенно в присутствии Итаквы или его ледяных жрецов, очень хорошо умели лечить обморожения, переохлаждения и тому подобные вещи. Большинство членов общины Плато могли противостоять всему, кроме сверхнизких температур, так как они были людьми. На морозе человеческая кожа потрескается, ледяной воздух порвет нежные альвеолы агонизирующих легких, да и сама кровь застынет в ледышку. Здесь, на плато, как и везде, Необходимость стала матерью Прогресса — в частности, прогресса медицины обморожений.

Так что через двенадцать земных суток де Мариньи окреп, снова встал на ноги и принялся исследовать внутренности плато — многоэтажный лабиринт пещер и тоннелей. Он обнаружил там гимнастические залы, арены, огромные залы собраний, подземные озера в пещерах нижних уровней, где эскимосы ловили сетями рыбу при свете факелов. Видел он стойла, склады, лавки, со временем выбрался и на самый верх — на плато, откуда часовые бдительно следили за перемещениями слуг и приспешников Итаквы в тотемном святилище.

Что же касается Итаквы, то де Мариньи рассказали о нем вот что: когда волчьи воины с Часами Времени наконец достигли святилища Шагающего с Ветрами и сложили добычу к подножию пирамидального ледяного трона, Итаква не проявил к транспортному средству де Мариньи почти никакого интереса. Он все так же проводил большую часть времени, задумчиво глядя на плато из-под полуопущенных век, его ярко-красные глаза подернулись дымкой, будто кипящая лава в кратере огромного и опасного, но пока что спящего вулкана.

Однако какие-то неведомые побуждения толкали Итакву вновь покинуть Борею и отправиться в бесконечное странствие между мирами, и по мере приближения дня отбытия Часы все более занимали Древнего. Сидя, скрючившись, на вершине кучи разнообразных предметов из Материнского мира, вмороженных в твердую, как сталь, ледяную пирамиду, и кидая оттуда гневные взгляды на плато, он все чаще отвлекался, брал Часы в руки и смотрел на них тускло мерцающими глазами.

Порой он уменьшался до человеческого размера, вызывал своих ледяных жрецов и вел с ними беседы (как именно он с ними общался, никто не знал толком), ибо жрецы, в любом случае, понимали людей лучше, чем он. Итаква определенно задумывал какую-то пакость людям с плато, и прежде всего Силберхатту и новоприбывшему из Материнского мира. Также он часто, зажав в ледяной руке какую-нибудь женщину из подвластных ему племен, удалялся с ней по воздуху куда-то на восток, в неизвестные земли. Ни одна из них не пошла бы с ним по своей воле — это были обычные женщины, которых Итаква совершенно не намеревался беречь, и потому всегда возвращался один. Армандра прокомментировала это так: «Мой отец ненасытен, как Пространство, и стар, почти как само Время, невероятно похотлив, очень жесток и всегда был и будет таким!»

Когда де Мариньи почти поправился, Армандра позвала его в свои роскошные апартаменты для аудиенции. Она расспросила его во всех подробностях об их с Титусом Кроу приключениях. Хоть она уже знала об этом из рассказов Силберхатта, но ей показалось, что у де Мариньи повествование выходит более захватывающим и увлекательным. Женщина Ветров поняла, что таких людей, как де Мариньи, она раньше не встречала. Даже в Материнском мире он казался неким анахронизмом: еще бы — настоящий джентльмен в мире, где не только мораль, но и простая вежливость день изо дня обесценивается даже в высших слоях общества. На Борее же таких людей раньше просто не бывало.

Де Мариньи общался с ней, как и пристало говорить с повелительницей Плато, держался в ее присутствии в высшей степени благородно и учтиво. Она изменила свое мнение о нем к лучшему — ведь он спас жизнь Вождя, ее любимого мужчины, к тому же она поняла, что де Мариньи вел бы себя точно так же с любой женщиной. Де Мариньи не потребовалось многих усилий, чтобы убедить ее, что он оказался на Борее чисто случайно, а вовсе не пустился в невероятную межпланетную экспедицию, чтобы вернуть Силберхатта на родину. Он направлялся в Элизию, страну Древних Богов, и только волны времени выбросили его на холодные берега Бореи.

Де Мариньи относился к ней очень уважительно, чуть ли не с трепетом, и ему не было нужды подделывать это чувство — ведь он родился и вырос на юге Франции, а Армандра была одной из самых прекрасных женщин, что он когда-либо видел. Армандра была столь же привлекательна, как Тиания, подруга Титуса Кроу, и так как она правила Плато, за ее физической молодостью стоял вполне зрелый разум. К тому же она повелевала могущественными силами, но де Мариньи привлекало в ней не это, а красота.

Почти сразу же после аудиенции у жрицы Плато де Мариньи угодил в другие руки, уже не такие нежные — в руки оружейников: Вождь посчитал, что это будет хорошей терапией для выздоравливающего. И он оказался прав — со временем гость Бореи настолько увлекся ремеслом, что освоил все элементарные технологии мастеров Плато, у него проявилось природное чутье на материал и свой особенный стиль. Для человека, который раньше никогда не занимался ничем подобным, это было большим достижением.

Терапией стали и ежедневные тренировки на аренах и в гимнастических залах, они просто творили чудеса с попавшим в беду землянином. Де Мариньи целиком посвятил себя занятиям, но делал он это не потому, что хотел стать более сильным и ловким, не потому, что хотел научиться делать жестокие орудия войны, а чтобы отвлечься от самого главного — от факта, что он торчит здесь, на Борее, в безвыходном положении, что он застрял в чужом мире, в странном параллельном измерении. Элизия казалась все дальше и дальше, уплывала из рук, и чудеса, о которых писал Титус Кроу, с каждым днем тускнели перед его мысленным взором.

Для жилья де Мариньи отвели обширные комнаты во внешней стене плато, роскошные и теплые, с глубоко прорубленными в горной породе квадратными окошками, выходящими на белую равнину. Комнаты отапливались такими же нефтяными печками, какие обогревали все плато, не давая его отвесным стенам покрыться льдом — если бы это случилось, никто не смог бы ни войти, ни выйти, и весь огромный человеческий улей лишился бы воды и воздуха. Нефть брали из большого черного озера глубоко в кишках плато, а озеро испокон веку наполнялось вновь из каких-то совсем уж глубоких подземных источников. Эта нефть, а также озера с пресной водой, кишевшие слепыми пещерными рыбами, и загоны для скота в нижних уровнях обеспечивали Плато полную независимость.

В общем, де Мариньи устроился удобно, и даже очень удобно, и не так уж тоскливо и тяжко было бы ему жить на Борее, если бы не то, что он мог разглядеть в одолженный у Вождя бинокль — Часы Времени, стоящие у подножия пирамидального алтаря Итаквы и сплошь покрытые блестящей ледяной коркой.

Часы Времени — его ворота к звездам, его волшебный ковер-самолет, летящий между мирами, — они так близко и при этом вне досягаемости!

Конечно же, у него есть летающий плащ, он даже демонстрировал его летные качества потрясенным вождям и старейшинам в холодном воздухе высоко над плато, но всякий раз, как он пытался вылететь за пределы плато, его подхватывал враждебный ветер — сперва осторожно, затем все сильнее, и тут же Итаква начинал шевелиться на вершине своей ледяной пирамиды и потом снова застывал в обманчиво-расслабленной позе, словно кот, караулящий у мышиной норы.