и по сифилису, лицо. Морда у лошади да у тех, кто с ним так обошёлся. — Турин не сводил глаз с агента. — Выходит, упирался доктор?

— А как же не упираться? — вскинулся Маврик, сверкнул глазам. — Подняли доктора с постели, поволокли. А пациент ещё до их прихода дух испустил. В больницу надо было везти.

— А в больницу не повезли… Сам-то не заподозрил ничего?

— Ну как же! Я бросился проверять квартиру, а там ни мертвяка, ни жильца. У соседей допытывался, но без толку. Старуха полоумная твердит, мол, жилец выехал в деревню, эта деревня аж под Никольском. Я с ней и так, и сяк, но она всё своё — уехал жилец, никого не видела.

— Про деревню ей специально подпустили, чтоб нас на ложный след навести, а вот пошукать тех, кто врача тащил, надо.

— Их было двое — жилец да верзила, который доктора по лицу смазал.

— Опознает доктор ночных гостей?

— На всю жизнь запомнил, у него таких пациентов не бывало.

— Значит, словесными портретами обеспечит?

— В полном разе.

— Пётр Петрович? — вскинул брови Турин на зама за объяснениями.

— А что Пётр Петрович! — вспылил тот. — Что у меня, десять рук? Что я мог сделать, Василий Евлампиевич? Связи с этой деревней, да и с Никольском никакой! Люди раз в месяц приезжают. А этого туда гнать, — он ткнул пальцем в младшего агента, — себе дороже. Кто здесь работать будет? Раздал я задания всем нашим, только пустое это занятие, рванули те людишки сломя голову вместе с мертвяком, труп уже где-нибудь прикопали.

— Халатный, прямо скажу, подход! Это самая реальная зацепка была, — повысил голос Турин. — Умерший, возможно, из тех, кто отравился ядом подле сейфа профессора Брауха. Тот, кто за врачом бегал, очевидно, один из уцелевших…

— А разве я не понял, Василий Евлампиевич! — вскочил на ноги Камытин. — Но меня то в губисполком, то в губком с этим чёртовым наводнением! А на шее два убийства, словно камни!.. Вы вот возвратились, только свет и увидел…

— Ради того стоило всех на уши поднять! — свёл брови Турин, вбил один кулак в другой с треском. — Ладно! Разбирайтесь тут без меня! Розыск организовать немедленно! Задействовать всех до единого! Маврик отправляется в деревню, жильца и бандита, доктора колотившего, отлавливать. Местные власти помогут, если что… — Он уже готов был развернуться, но задержался, Камытина за пуговицу мундира прихватил, да не рассчитал, пуговица так в пальцах его и осталась, вырванная с мясом.

— А-а, чёрт! — выругался Турин. — Где Потеев? Никто сказать толком не может. Участковый надзиратель по вокзалу нужен, он сейчас мне пуще всех понадобится! И штабных на розыск подымай! Всех! Нетребко, Губина, Геллера — всю их команду, нечего им прохлаждаться!

И сунул оторванную пуговицу заму под нос.

— Потеев слёг… заболел, — смутился зам, давно не наблюдавший начальника в таком гневе. — Звонил мне. Температура… А этих… Губина, Нетребко и остальных подыму… Куда они денутся.

— Вот и подымай! Времени в обрез! — оборвал Турин, распахивая дверь кабинета, шагнул в коридор. — Сунцов! Ширинкин! Кончай перекур!

IX

За долгие годы в сыске выстрадал Турин не одну истину. Из всех особо выделял главные: не подвёл бы наган в нужную секунду, прикрывал бы спину в схватке верный друг да чтобы секрет задуманного, окромя тебя, никто знать не мог.

В этот раз ему хватило бы одного Ковригина, но увёз того Странников, хорош был бы Аркаша Ляпин, но задействован уже Камытиным в другой операции, а отменять приказы подчинённых Турин не любил; он обошёлся бы и участковым надзирателем Потеевым, но огорошил тот внезапной болезнью, поэтому подумал, подумал начальник губрозыска и остановил свой выбор на Сунцове.

— В помощь тебе дать некого, — хмурился Турин, завершая разъяснять задачу младшему агенту. — Заняты все люди, но думаю, и один справишься. Тем более цель твоя — видеть всё и оставаться незамеченным, а одному, согласись, в таких делах даже легче.

Китаец молчал по обыкновению, лишь посматривал внимательно узкими глазками из-под маленьких бровей.

— От ресторана «Богема», — продолжал Турин, — проследишь весь путь отъезжающих до вокзала, само собой, особо — погрузку. Ну и там дождёшься меня. Певичка эта, как бишь её? — Он поднял глаза на Ширинкина.

— Маргарита Седова… — крякнул тот, выкатил глаза в потолок, вспоминая. — Новоградская!

— Новоградская, — подхватил Турин, — любят они фамилии позаковыристей подбирать. Так вот, певичка должна съехать первой. Налегке. За неё не тревожься. Ей в театр к Задову надо успеть, затеяли там наши меценаты небольшие проводы. Её я беру на себя. А уж от театра до поезда, если кто к ней и пристанет, мы вот с товарищем Ширинкиным сопроводим. Корней Иванович как увидел её один раз, так впечатлился на всю жизнь. Так, Корней Иванович? Опознать-то сможешь?

— Должен. Парочка та была очень приметная, — бодро начал участковый надзиратель, но чуть смутился, — времени, правда, прошло…

— Что время? Недели нет!

— Лысый кавалер её очень приметен был, — забубнил Ширинкин. — Его век не забыть, в плечах, в башке словно бык и кулачища бойца циркового, а дамочка шляпой лицо всё прикрывала, но голосок не спутать, соловьём так и щебетала. Характерный говорок, волжский. Опознаю, Василий Евлампиевич, не сомневайтесь.

— Ну вот. К тому же она в театре петь собралась. — Турин слегка погрозил участковому пальчиком: — Тебе, как говорится, и карты в руки.

— Будем стараться, — сдвинул брови тот

— Ну что? Вроде всё обговорили? — Оглядел обоих начальник губрозыска. — Для порядка напоминаю, оружие применять только в крайнем случае. Предупреждать, прежде чем стрельбу открывать. Сунцов! Ты что-то всё молчишь? Пушку-то когда чистил последний раз? Мне Ковригин рассказывал про твою напасть…

Китаец едва заметно усмехнулся, головы не подняв.

— К чему ему наган, товарищ начальник? — Ширинкин хлопнул по своей кобуре у пояса. — У него ноги быстрее пули летают. А вы что же, про оружие серьёзно? Или как? Эта дамочка, выходит, и пальнуть могёт?

— Это я для порядка, Корней Иванович, — в тон ему ответил Турин. — Забыл про ружьё, что со стенки стреляет? Дамочку увидеть надо, сказать про неё ничего не могу, а вот если лысый тот академик объявится, вполне возможно, что пушка и понадобится. — Он подмигнул притихшему участковому и добавил, посерьёзнев: — Если это тот самый стрелок, что по люстрам палил у профессора Брауха, с ним туговато придётся, слышал я, тот без промаха бьёт даже в кромешной темноте.

Ширинкин заметно ссутулился от этих слов, Сунцов глаза сузил.

— Но академику тому высиживать здесь не резон, — ободряюще начал Турин, —