И опять слова Светлейшего сопроводил почтительный смех. Вангувер дождался тишины и с невозмутимым видом вновь накрыл бокал платком. Постучал по нему тонкими пальцами и сдернул. Ушаков ожидал, что кольцо вновь появится в бокале, но ошибся – в нем ютилась заморская птаха, именуемая кенором, на лапке которой и красовалось кольцо. Вангувер выпустил ее на ладонь, снял перстень. Освобожденная птаха вспорхнула и огласила комнату трелью в такт играемой музыке. Сей пассаж произвел особый фурор среди публики. Она взорвалась громом оваций, словно это сам Вангувер взлетел под своды и вывел трель. Даже скептически настроенный Ушаков головой покачал от удивления. Наконец, когда восторги смолкли, Вангувер, как ни в чем не бывало, вернул Петру драгоценность со словами:

– Кольцо, Ваше высочество.

Наследник улыбнулся и повернулся к гостям, чтобы продемонстрировать возвращенный перстень. И тут среди довольных глаз заметил восторженные глаза Лизы. В тот день она показалась царевичу еще прекрасней, чем при первой встрече. Правда, корсет платья, что заказал Самойлов у портного, туго стягивал грудь и не давал дышать, но Егор уверил, что вельможные дамы и вовсе не дышат. Но едва она увидела волшебство, как забыла про все неудобства. Не заметила она и того, что царевич трижды обернулся в ее сторону. Ее больше занимал иноземный гость. Лиза была особо рада, что исчезнувшее кольцо нашлось, а то, не дай бог, пришлось бы столь занятному господину живот вспарывать.

Царевич не удержался и зашептал что-то на ухо Меншикову, тот с любопытством повернулся назад и тоже увидел девчушку, а рядом с ней Самойлова. От цепких глаз Ушакова не ускользнул ни этот взгляд Светлейшего, ни недовольный взгляд его дочери. Да, вьется мошкара у трона. Того и гляди, займет.

Тогда я еще не знал, что значили при дворе вздох или ненароком брошенный взгляд престолонаследника. Ушаков же отлично разбирался в этой придворной игре и не упускал ни единой мелочи. Дочь Меншикова, которую Светлейший прочил в невесты будущего государя, ревностно следила за царевичем, чем стала раздражать его. Теперь он при первой же возможности старался оказывать знаки внимания молодым фрейлинам – с одной только целью досадить своей будущей жене.

Ушаков заметил, что голландец воззрился на орловский гобелен. Что это он? Не видел, что ли, таких у себя в Амстердаме? Небось, его в приличные-то дома не пускают, вот и восхищен нашей роскошью. Сам того не знает, что Орлов им самим столичных вельмож потчует, словно он не человек, а изысканный десерт. Сегодня он, Вангувер, его главное богатство, а не золото да шпалеры на стенах. Представление кончилось, публика разбрелась по залу, обмениваясь впечатлениями от увиденного.

– Если персона важная проходит, то ты кланяйся и приседай, – ласково давал наставления Лизе Самойлов. – Ясно?

Персона долго ждать себя не заставила, тут же и возникла.

– Ну, что скажешь? – спросил Ушаков у Ивана.

– Ловок, – подтвердил экспедитор давешнюю мысль Андрея Ивановича. – Но сей фокус я разгадал.

– Да ну? – чуть не присвистнул Ушаков.

– Кольцу некуда было деваться, – Самойлов сделал паузу, чтобы дать Ушакову возможность согласиться с неоспоримостью доводов. – Значит, оно вместе с платком исчезало.

Но Андрею Ивановичу времени явно не хватило, а потому он возразил:

– Так оно ж на дне было.

– Да, – согласился Иван, – но ежели в него нитку продеть да и придержать в руке, а потом вместе с платком сдернуть – не велика премудрость.

– Ну а птица? – все еще сомневался Ушаков.

– Но никто ж не следил за его девицей, что она там в платок подсовывала.

Андрей Иванович с ехидцей оглянулся на Лизу, а потом на Самойлова.

– Значит, ты не веришь в чудеса?

– Нет, Ваша светлость, – улыбнулся Иван.

– Печально. Ну а ты, дитя мое, – провел вельможа мизинцем по лбу девочки, – веришь в волшебство?

– Верю! – горячо откликнулась Лиза.

– Вот, – заключил Андрей Иванович, – устами младенца глаголет истина.

В этот момент царевич и дочь Меншикова Мария в сопровождении самого Светлейшего проследовали мимо них к выходу. Ушаков с Самойловым с почтением склонили головы. Светлейший на миг задержался.

– Деточка, – нравоучительно обратился он к Лизе, – Его высочеству полагается кланяться. Вот, – он достал кольцо, которое еще недавно было центром представления, потер его о рукав и протянул девочке, – царевич дарит перстень.

– Спасибо, – подняла Лиза глаза на Светлейшего князя.

Тот с укоризной взглянул на Самойлова – разве так полагается благодарить за столь щедрый подарок? Иван взял воспитанницу за плечо и потянул. Она, поняв свою ошибку, присела и склонила голову. Меншиков направился к выходу.

Ушаков проводил сановную персону взглядом, а едва тот скрылся за массивными дверями, повернулся к Самойлову с Лизой и захохотал.

Гости разъехались. В гостиной у камина расположились Ушаков с Толстым. Хозяин дома потчевал их изысканным вином, что привез из Европы. Настроение у него было преотменнейшее. Теперь на полгода разговоров хватит про чудеса, что творил этот фокусник с перстнем царевича. Конечно, со временем найдутся скептики, начнут судачить, что и фокусы были так себе, и хозяин не столь хлебосолен. Но это потом. А сейчас царевич остался доволен – и это главное. Зря Ушаков страхи ложные сеял. Но Толстой с Ушаковым словно и не были на представлении, ни словом не обмолвились ни о Вангувере, ни о канарейке, ни о перстне, что столь таинственно исчез, а потом не менее загадочно нашелся. Разговор весь вечер крутился вокруг совершенно иной персоны.

– А я, сударь мой, скажу так: вор он, Меншиков! Вором был, вором и остался, – подытожил Толстой. – А сейчас, если обвенчает царевича на своей дочке, почитай и на трон сядет.

– А поговаривают, что до царя-то Марта с ним прелюбодействовала, – ухмыльнулся хозяин дома.

Ушаков покачал головой:

– Да и при нем тоже. не отказывала себе в удовольствиях. Сейчас здоровье не то. Губит она себя всякими безудержными кутежами.

– Алексашке этого и надо, – зашипел Толстой, – он царевича уже к себе перевез, – скулы Петра Андреевича так и ходили от возмущения. – А Долгорукие-то! Вместо того чтобы Петра вывести из-под Алексашки.

– Ежели бы могли, давно бы вывели, – урезонил распалившегося графа Ушаков.

– Поговаривают Меншиков-то с царевичем вроде в ссоре. Удачный момент. – заключил Орлов.

Вангувер тоже считал, что момент удачный. Все складывалось как нельзя лучше. Ни в чем пока он не обманулся.

– Они, скорей всего, разделили имущество на части, – рассуждал он, сидя в карете, что тряслась по булыжной мостовой, везя их с Кэт на постоялый двор после представления у Орлова, – хотя не исключено, что мы найдем здесь все.