– У каждого – не у каждого, а примета хорошая, – настаивал Иван.

– Хорошая. – Ушаков глянул в окно, помолчал в задумчивости и вдруг спросил у Самойлова: – По поводу куска, от гобелена отрезанного, что думаешь?

– Ну не знаю, похоже, им именно это место понадобилось.

– Вот уж воистину провидец! – воскликнул Ушаков. – А я-то решил, что они забавы ради, от нечего делать кусок откромсали! Кстати, почему «они», а не «он»?

– Двое их было, – доложил Иван свои соображения. – Я потом следы двух пар ног на земле нашел. И уехали на возке.

– Ладно, у нас тут тоже беда: перепись конфискованного имущества исчезла, – объявил Ушаков.

– Ну, так я разумею, что есть связь некая между сим.

– Надо бы выяснить, кому принадлежал этот гобелен, – дал поручение Ушаков и, более не поясняя ничего, тяжелой поступью двинулся к выходу. Голова гудела уже не столько от похмелья, сколько от разных неприятностей, что навалились на него за один только день.

Конечно, причиной сих превратностей ушаковской судьбы были Вангувер и его ассистентка. Звериное чутье не подвело главу Тайного сыска. Не зря с недоверием отнесся он к иноземцу. В одном лишь ошибся Андрей Иванович: не русский престол интересовал голландца, не за этим выкрала Кэт бумаги из архива.

– Гобелен разделен на три части, – выглянула девушка из-за ширмы.

Она сдернула мальчишечий парик, обнажив коротко стриженные белые, словно лен, волосы, и надела другой – с каштановыми кудрями.

– Вижу, вижу, – произнес Вангувер, разглядывая добычу.

– Один – у Орлова, один – в Щербинке и один – у самого Ушакова, – продолжила Кэт.

– На ловца и зверь бежит. В Щербинку заглянуть мы всегда успеем, а вот с Ушаковым увидимся нынче же.

Кэт вышла из-за ширмы, где переодевалась в дамское платье, села за столик, налила фруктовой воды в бокал.

– Нынче. – она отпила из бокала. – Я за тебя боюсь. Мне кажется, они уже заподозрили что-то.

– В любом случае они мне не оставили иного выхода, – Вангувер свернул бумаги и сложил их в ларец.

Представление было назначено на вечер. На этот раз Вангувер не заставил гостей ждать. Прибыл минута в минуту, как договаривался с Ушаковым. Зачем зря гусей дразнить? А вот Самойлов, сопровождаемый Егоркой, припоздал, на бегу кинул плащ слуге и с трудом протиснулся в залу, битком набитую жаждавшей зрелища публикой. Ему пришлось вытягивать шею, чтобы увидеть представление поверх голов. Как ни странно, но весть о безвременной кончине Орлова не затмила славу голландского фокусника. Она разлетелась по столице в мгновение ока и заставила почтенных отцов семейств, их супруг и даже отпрысков прибыть в дом Ушакова на ассамблею.

– Итак, господа, – Вангувер появился в зале, и публика, словно по мановению волшебной палочки, стихла в единый миг. – Я имею честь видеть вас на моем представлении. Я попросил бы. – Вангувер обвел зрителей улыбчивым взглядом, словно выбирая, и остановил свой взор на хорошенькой княжне Долгорукой. Он обратился к ней с просьбой: – Я попросил бы вас помочь мне.

Княжна зарделась, но все же вышла на импровизированную сцену. Вангувер усадил ее на стул.

– Я попрошу вас держать руки перед собой.

Долгорукая вытянула ладони и улыбнулась в предвкушении чего-то необычного. Вангувер накинул на них платок, затем взял изящную золотую шкатулку, открыл ее и продемонстрировал публике, что та пуста. Снова закрыл и отдал в руки барышни, накрытые платком. Неспешно соединив концы ткани, он взял у ассистентки с подноса алую ленту и перевязал ею платок. Получился изящный узелок, который ни на миг не покинул рук княжны. Вангувер снова обратился к Кэт, и та протянула ему ножницы, фокусник сделал ими пару движений в воздухе и передал даме.

Долгорукая самолично разрезала узел, концы платка упали, но ничего необычного не произошло – шкатулка обнаружилась на своем прежнем месте. Публика начала недовольно перешептываться, не понимая, где же обещанные чудеса. Вангувер улыбнулся, взял из рук княжны шкатулку и открыл. На этот раз не птица, а мышь вылезла из нее. Княжна оторопела: если бы знала она, какой сюрприз таит предмет, что так долго держала она в своих руках, то ни за какие сокровища мира не согласилась бы принимать участие в представлении. Она до смерти боялась мышей. Долгорукая зажмурила глаза, негромко, насколько позволял придворный этикет, взвизгнула, вскочила со стула и бросилась к батюшке, что заливисто смеялся в первом ряду кресел.

Андрей Иванович, сидевший рядом, и сам был немало восхищен увиденным. Ну? Как на этот раз объяснит Самойлов секрет фокуса? Неужели мышь тоже за нитку была привязана? Он оглянулся в поисках Ивана и заметил, что тот вовсе не на Вангувера смотрит, а разглядывает стены гостиной. Почти ежедневно является он сюда для доклада, а тут словно впервые увидел.

Самойлов действительно разглядывал гобелен. Все дело в том, что чем-то он напоминал шпалеру покойного графа Орлова, от которой злоумышленники, проникшие через камин, отрезали кусок. Иван протолкнулся ближе к стене. Ну точно, и на этом ковре тоже была изображена сцена охоты. Но если на орловском красовались изящная всадница и ее свита, то здесь огромный медведь стоял на задних лапах, окруженный собаками. Иван обернулся на Егора и увидел, что тот напрочь забыл о служебном долге. Расплылся в блаженной улыбке и, словно дитя малое, не мог оторвать глаз от мышонка, что бегал по руке Вангувера.

– Ты что сюда пришел фокусы смотреть? – зашептал с укором Самойлов и вывел Егорку из залы.

– Так, ваша милость, я такого никогда не видел.

Егорка и впрямь увлекся представлением, забыв о главном: запомнить рисунок гобелена в доме Ушакова, дабы потом найти схожее изображение в торговом доме. Там тогда хранились копии гравюр. По ним придворные тогда часто заказывали себе и гобелены, и картины. Мы обыскали немало пыльных полок, прежде чем нашли то, что стало впоследствии разгадкой тайны гобеленов. Эта гравюра изображала рисунок, который впоследствии был разбит на несколько фрагментов. Любопытно, что один из них висел в доме у графа Орлова, а другой – у Ушакова, хотя вместе они были единой картиной.

Иван почти не спал всю ночь, пытаясь сопоставить факты. Рано поутру отправился в гости к Вангуверу, да ему сообщили, что тот еще вечером покинул постоялый двор. Ну что ж, надо отправляться к Ушакову, дабы еще раз убедиться в своих предположениях и доложить об исчезнувшем фокуснике. Но в доме главы Тайной канцелярии Иван стал свидетелем совершенно неожиданной сцены, и хотя попал он на нее ближе к финалу, мы дадим себе труд обрисовать ее целиком.

А утро в доме Андрея Ивановича началось так. Хозяин вне себя от ярости в одном халате, заложив руки за спину, молча прошествовал к камину. Затем снова вернулся к стоявшим навытяжку солдатам и, наконец, взорвался:

– Мерзавцы! Распустились вконец!