сдерживал: не время. Ей нужно дать возможность хорошенько всё обдумать.

Возможно, мы не сразу расстанемся. Надо будет медленно и цивилизованно подвести к тому, что мы просто не подходим друг к другу. Чтобы для неё это тоже стало облегчением.

А пока что она наверняка слишком зла и обескуражена.

Нужно время, чтобы исправить ситуацию.

Едва подумав так — я вспомнил о том, чем сам пытаюсь заниматься. И снова навалились сомнения: я ведь даже с собственной жизнью в своё время разобраться нормально не смог. Всё метался в поисках чего-то особенного: служба, бизнес, пиар… семью так и не завёл. Олигархом не стал. Да, кое-что заработал — квартирка, машина приличная, работа не пыльная, накопления на счастливую старость… даже мобилизацию встретил философски: как новое приключение на изломе жизни. Шанс показать, что я на что-то ещё способен на что-то другое, более значимое и великое.

И вроде поначалу-то действительно всё шло неплохо. До первой эскалации и обмена ядерными ударами. Тогда-то я впервые в жизни обрадовался, что остался один. Потому что тем, у кого были маленькие дети, пришлось особенно тяжело…

На фоне того периода окружающая меня реальность середины девяностых, со всей её убогостью, с чадящими советскими машинами на улицах, с кошмарными китайскими пуховиками на прохожих, с бухлом в каждом ларьке у метро казалась даже уютной.

Я как раз проходил мимо очередного ларька. Загляделся на банки и бутылки. И вдруг нестерпимо захотелось пива. Можно даже покрепче.

Немного подумав, я решил взять «Амстердам Навигатор». Кошмарную бормотуху со спиртом. Отошёл от ларька, открыл и сделал большой глоток.

Очнулся я в отцовской съёмной квартире, в комнате на диване. К счастью, похмелье в этот раз не было таким мучительным — так, только лёгкий сушняк.

Я рывком сел, чувствуя, как бухает сердце. Мучительно пытался вспомнить, что случилось вчера, после того злополучного глотка пива. И — не мог.

Впрочем, теперь я был раздет как положено для сна, а одежда аккуратно уложена стопкой на стуле рядом. Может, ничего страшного и не было?..

Из соседней комнаты послышались тихие голоса. Я встал, натянул джинсы и майку и вышел в коридор.

Отец стоял у дверей ванной. Увидев меня, он улыбнулся.

— Ну привет, герой! — сказал он.

— Пап… — осторожно спросил я. — Что… что случилось вчера?

— Да ничего особенного, — он пожал плечами. — Похоже, ты перебрал немного: пришёл, язык заплетается, несёшь какую-то философию про несовершенства мира… я дал тебе на ночь попить минералки и уложил спать. Это хорошо, что ты не буйный — но знаешь, на твоём месте я бы перестал со спиртным иметь дело.

— Блин… — сказал я, изображая озабоченность, но мысленно улыбаясь от облегчения.

Похоже, в этот раз обошлось без приключений.

Хотя всё равно очень странно: два раза подряд меня резко вырубает после первого глотка спиртного. Тенденция? Я ведь до этой недели совсем не пил с тех пор, как оказался в этом времени. Даже на дне рождения Гии. Как и он сам, впрочем…

Что это? Побочный эффект моего перемещения? Мне теперь совершенно нельзя ни грамма алкоголя?

Вот это могло стать настоящей проблемой: Владимир Вольфович прав, это ведь часть правил игры, особенно в девяностые… тяжко мне придётся, однако!

— Ты говорил у тебя на сегодня встреча назначена? — озабоченно спросил отец.

— Ага, — кивнул я и посмотрел на большие настенные часы. Действительно, пора было спешить.

Охрана в доме приёмов была суровой: меня обшмонали с головы до ног. Только после этого пустили в приёмную, где меня встретила приветливая грудастая секретарша.

— Александр, да, проходите в зал совещаний, остальные скоро будут, — сказала она, несколько озадаченно оглядев меня; наверно, тут нечасто видят гостей моего возраста. — Чай? Кофе? Коньяк?

При мысли о спиртном у меня внутри всё сжалось.

— Кофе, пожалуйста, — кивнул я.

— Эспрессо? Капучино? — продолжала секретарша.

— Капучино, — кивнул я.

— Это с молочной пенкой, — зачем-то пояснила она.

— Да. Я в курсе.

— Отлично!

Меня усадили за большой деревянный круглый стол. Помещение чем-то походило на приёмную адвоката, Пашкиного отца. Та же узнаваемая стилистика. Может, даже мебель из одной фабрики… хотя ничего удивительного: в то время итальянцы были в моде.

Ждать пришлось долго, минут тридцать. Потом тяжелая дверь распахнулась, и в помещение вошёл Борис Абрамович собственной персоной. Его сопровождали двое: седой усатый мужик, чем-то неуловимо похожий на Барди, разве что покрупнее, и ещё один мужчина, лет тридцати на вид, с высоким лбом, заметными залысинами и карими глазами чуть навыкате. Мне он показался знакомым, но сходу, кто он я так и не вспомнил. После него вошёл сам Бадри и Лика.

— Ну что, все здесь? Отлично! — Березовский сел на один из стульев и закинул ногу на ногу. — Ты Саша, значит? — он посмотрел на меня.

— Да, — кивнул я, подавив чуть не сорвавшееся военное «так точно!»

— Ладно, у тебя минут пятнадцать. Преамбулу можешь опустить. Начинай.

— Борь, а остальные? — вмешался Бадри, взглядом указав на тех присутствующих, с кем меня не успели познакомить.

— Да ладно, будто он не знает! — Березовский пожал плечами.

— Сергей, — сказал мужик, который показался мне знакомым, и протянул руку.

Я встал и ответил на крепкое пожатие.

— Ты, парень, не робей, — добавил он. — Все мы когда-то начинали.

— Не буду, — пообещал я.

— Игорь Владимирович, — сказал усатый мордатый мужик, тоже протягивая руку.

— Очень приятно, — кивнул я, тоже отвечая на пожатие.

— Ну-с… приступим, пожалуй! — Березовский потёр руки.

Встреча вместо пятнадцати минут продолжалась полтора часа. Сначала Березовский пытался меня сбить с мысли, придирался к малейшим неточностям в формулировках. Уверен — вполне сознательно. Тестировал мою стрессоустойчивость и способность быстро соображать.

Я отбился, и дошла очередь до серьёзного разговора.

Довольно быстро Сергей встал на мою сторону.

— Я знаю, как это на Западе организовано, — говорил он. — «Кетчум», «Бёрстон», легендарные имена! Да, у них так всё построено. И у нас будет. Вопрос только в том, успеем создать наш, внутренний аналог — или же они придут к нам со своим, уже готовым, снимать сливки.

— Да у нас не работает это! — возражал Березовский. — Зачем нужна прокладка между, допустим, мной или Гусём, когда можно сразу занести нам?

— Агентство — это