Кстати, известно, что Черчилль был против резких публикаций в адрес Союза. Но его установку некоторое время старалась выполнять только влиятельная «Тайме», а остальная пресса, не будем забывать, на Западе — «свободная», находится в руках частных предпринимателей и магнатов. И потому эти издания отражали точку зрения противников предложения Рузвельта и Черчилля попытаться найти взаимопонимание с Советской Россией для строительства послевоенного мира без войн.

Советские солдаты на одной из улиц Берлина. Надпись на стене дома: «Берлин останется немецким!»

Маховик начавшегося пропагандистского соперничества находился в советском Управлении пропаганды и агитации. На первом этапе по документам заметно, что советская сторона чувствовала себя обороняющейся. Это подтверждает мнение историков, которые утверждают, что Сталин вовсе не готовился к Третьей мировой войне, тем более, когда он по проверенной информации об апокалиптических разрушениях в Хиросиме и Нагасаки понял, что такое атомная война. Поэтому Кремль особенно беспокоило то, что западная пропаганда различными путями распространяется на «зоны советского влияния» в Восточной Европе. Об этом поступали сообщения из Польши, Румынии, Венгрии и даже дружественной славянской Болгарии.

Особенно острая ситуация складывалась в Польше, где для антисоветской пропаганды среди населения была особенно живительная почва ввиду давней неприязни между старым режимом Пилсудского и советской диктатурой 1920—1930-х годов. Эта неприязнь отразилась и на психологии части местного населения. Потому поддерживаемая Западом оппозиция вела себя в Польше особенно инициативно.

Обстановка обострялась из-за бесчинств советских солдат. В разжигании вражды к СССР в Польше особенно старались британские агенты. Об этом в своем донесении сообщало в Москву советское посольство в начале октября 1945 года. (АВП РФ, ф. 6, оп. 7, п. 35, д. 581. л. 56,89–90,100–102).

Англичане и польские эмигранты-пилсудчики не были бы столь активны в Польше, если бы Советское правительство с самого начала продумало свою политику в этой стране и определило ее в соответствии со сложной ситуацией. Однако все сложилось так, как сложилось. А некоторые советские партфункционеры, имевшие отношение к польским проблемам, даже пытались их драматизировать с определенной целью — придать своим ведомствам особую солидность, выбить для них дополнительные фонды и средства.

Постепенно в агрессивном тоне по отношению к СССР заговорила и «большая пресса», зависящая от правительств, что особенно встревожило Кремль весной 1946 года. Советская пресса взяла тактику «отпора очередным проискам реакционных кругов Запада», а также разъяснения «миролюбивой сущности советской международной политики». Но оборонительная позиция Москвы была явно проигрышной. А Жданов еще 15 мая 1945 года на совещании в ЦК при обсуждении работы «Правды» критиковал газету за «боязнь и пассивность», призывал «не ограничиваться только отпором».

Примечательно, что до мая 1946 года еще сохранялись большие планы развития научных и культурных контактов с Западом. На этом этапе «обострение идеологической борьбы» еще уживалось с «мирным сосуществованием» и не перерастало в тотальную психологическую войну. СССР, чтобы демонстрировать свое миролюбие, сохранял открытость для западной пропаганды: не глушились иностранные радиостанции, и на советский рынок, хотя и в ограниченном количестве, поступали англо-американские пропагандистские издания. Это были краткие, удивительные для сталинизма месяцы «демократии» в обмене информацией между коммунистической и капиталистической системами.

Для примера скажем, что даже при ухудшающихся отношениях с Западом в марте-апреле 1946 года МИД СССР согласился, чтобы журнал «Америка» и газета «Британский союзник» распространялись в Союзе тиражом в 50 тысяч экземпляров. Значительная часть тиража шла в свободную продажу и на подписку. (АВП РФ8 ф. 7, оп. 7, д. 88, л. 32). Это была борьба идей без «железного занавеса». Со своей стороны, в противостоянии западным изданиям советская пресса «повышала боевитость и наступательность». Но доводы были доказательны лишь для обывателей, не знавших жестокой правды о тоталитарно-полицейском режиме в Союзе, о сотнях тысяч граждан, в том числе и бывших воинов, безвинно оказавшихся за гулаговской колючей проволокой, правды о нищенском заработке советских рабочих, крестьян, интеллигенции, о жесточайшем продовольственном дефиците.

С весны 1946 года противостояние двух систем усилилось вследствие нескольких внешнеполитических кризисов: обострилась иранская проблема (в Северном Иране были советские оккупационные войска); произошел конфликт с Турцией из-за проливов, что вызвало военные приготовления США в Средиземном море; обострилась предвыборная борьба между политическими группировками в Польше, Венгрии, Румынии, где советские власти и англо-американцы всячески поддерживали враждующие группировки и партии. Все эти события отразились в газетной советско-западной перепалке. Важнейшей причиной разжигания конфронтационных страстей явилась Фултоновская речь Черчилля, которую Сталин трактовал как самую агрессивную и сравнивал ее с гитлеровскими выступлениями. Вождь народов собственноручно написал «отповедь западным клеветникам», которая в «Правде» была представлена как интервью с Генеральным Секретарем.

Как вспоминали современники тех событий, ни одно из закрытых идеологических совещаний с весны 1946 года не проходило без «яростной критики Черчилля и его прихвостней». После сталинского интервью в «Правде» специалисты по внешней пропаганде, наконец, обрели конкретную стратегию в соответствии с указанием «резко усилить работу по разоблачению антисоветских замыслов англо-американцев». И тут же тональность наших газет и журналов в вопросах международной политики резко переменилась — в статьях и корреспонденциях на эти темы появилась «атакующая фразеология». Что касается «союзнической дипломатичной терминологии», то она тут же исчезла со страниц печатных изданий и из текстов радиопередач. Критика против США и Англии по всем вопросам была буквально шквальной, обвальной. Журналисты наперегонки состязались в изобретении неологизмом, эпитетов, хлестких метафор.

Внешней пропагандой деятельно занялись не только Совинформбюро, ВОКС и Радиокомитет, но и «Международная книга», Издательство иностранной литературы… Помимо этого, свою продукцию выплескивали на Запад Международный Отдел ВЦСПС, ТАСС, ряд «общественных» (но строго курируемых идеологами) антифашистских комитетов — Женский, Еврейский, Славянский, Молодежный. Пропагандистская машина Советов набрала полную мощь. Однако идеологические материалы против Запада были часто безадресны, расплывчаты, низкого профессионального уровня. Морально-убойная сила большого количества статей была намного ниже таких же по объемам западных материалов.

Это хорошо видели и многие наши талантливые журналисты. Так, Юрий Жуков, только начинавший карьеру международного обозревателя в качестве спецкора «Правды», писал из Парижа лично Жданову: «Ставка на самотек в пропаганде за рубежом порочна и губительна. Агрессивной тактике пропаганды англо-американцев, массирующей свои атаки на общественное мнение Запада, и особенно Франции, мы должны резко повысить требовательность к статьям, идущим за границу, закрыть доступ халтуре… создать единый авторитетный координационный центр, призванный направить нашу пропаганду за рубежом в соответствии с требованиями дня». (РГАСПИ, ф. 77, оп. 125, д. 383, л. 5556, 59, 64.)