Так было в начале 1930-х годов и с Компартией Германии, в которой появилось мнение для эффективности борьбы с наступающим фашизмом сотрудничать с немецкими социал-демократами. Но Сталин не терпел социал-демократов, ассоциируя их с русскими меньшевиками и другими мелкобуржуазными течениями. Через Коминтерн он добился разрыва германских коммунистов с другими партиями, противостоящими фашизму. И в результате этого фатального упрямства нацисты победили в предвыборной борьбе и официально пришли к власти.

Тито и Кардель в ответ на «громы и молнии из Кремля» ответили письмом, одобренным 13 апреля ЦК КПЮ. Югославы отвергали все обвинения в антикоммунистической крамоле. Из Кремля последовали ответные послания от 4 и 22 мая, в которых уже открыто ЦК КПЮ вменялись отход от марксизма-ленинизма, переход к национализму. Позиция Тито и его соратников сравнивалась со взглядами Бернштейна, меньшевиков, Бухарина, делались сравнения и с «изменником и ренегатом» Троцким. Словом, началась «охота на ведьм». С этого момента советское правительство подключило к «травле югославских коммунистов» и Коминформ.

Понимая, что без доносчиков Москва не имела бы столь полной информации о секретных заседаниях ЦК КПЮ, Тито и Кардель занялись «вычислением» московских агентов. Долго вычислять было не надо, поскольку министр финансов С. Жуйкович сам «засветил» себя, отважившись на открытое выступление на пленуме ЦК КПЮ 12–13 апреля. Жуйкович пытался найти себе сторонников в попытке «умеренно» критиковать Тито и его линию. Но отщепенец остался в одиночестве: его никто не поддержал. Мало того, Жуйковича за раскольничество исключили из ЦК, затем из КПЮ вообще и 7 мая арестовали. Заодно был арестован и видный деятель КПЮ А. Хебранг, которого обвинили в пособничестве Жуйковичу. Арест московских осведомителей стал предметом острой полемики в секретной переписке Москвы с Белградом. Идеологи ВКП(б) пытались представить их истинными, верными марксистами, правильно понимающими суть советской внешней политики и пути построения социализма в самой Югославии. (Секретная советско-югославская переписка. Вопросы истории, 1992,? 10, с. 156–157).

Спеша организовать идеологическую блокаду вокруг «югославских отступников», советская сторона свое письмо в ЦК КПЮ без уведомления Белграда в конце марта разослала центральным комитетам восточноевропейских компартий, входивших в Коминформ.

Требуя дипломатической корректности и этики от югославов, Москва тут сама поступила с ними отнюдь не корректно, начала действовать «из-за спины». Руководители этих стран были поставлены перед выбором, что писать в ответ Москве — согласиться ли с ней или принять сторону «мятежного» Тито? Это была та ситуация, в которой сохранить деликатный нейтралитет не представлялось возможным. Москва же торопилась оказать морально-политическое давление на другие восточноевропейские государства еще и потому, что и из них поступали тревожные сообщения местных агентов и официальных советских посланников о проявлении излишнего, слишком демократического свободомыслия в высших партийных кругах. Например, в письме венгерского лидера Ракоши в ПК ВКП(б) от 22 марта 1948 года говорилось о том, что в верхах КПВ и КПЮ поддерживается идея вооруженного восстания итальянских коммунистов с целью захвата власти в Северной Италии, если США вмешаются во внутренние итальянские дела и попробуют сорвать предстоящие апрельские выборы в парламент, на которых блок коммунистов и социалистов рассчитывал получить половину, а то и больше голосов. (РГАСПИ, ф. 17, оп. 128, д. 1165, л, 79).

Об этих планах правительство СССР 23 марта узнало и от самого лидера итальянских коммунистов Тольятти, но замысел противоречил намерениям Москвы, которая опасалась, что вооруженное восстание поставит США и СССР если не на грань вооруженного конфликта, то, по крайней мере, еще более ухудшит и без того сложные отношения с Западом. Генсек ИКП был огорчен, узнав, что Москва не поддерживает позицию югославов и венгров в итальянском важнейшем вопросе. Вообще-то Москва была не против появления Северной социалистической Италии, но послевоенная обстановка и обладание американцами атомной бомбой сдерживали коммунистическую экспансию Кремля, делали в некоторых странах невозможным «экспорт революции». Помимо всего, в середине февраля из беседы с лидерами КП Австрии И. Копленигом и Ф. Фюрнбергом Жданов и Суслов уже знали, что югославы и австрийским левым советовали разделить Австрию — создать в советской оккупационной зоне сепаратное государство с компартией во главе.

Британия и США, и без того обеспокоенные советским военным присутствием в Восточной Европе, конечно, не оставили бы без последствий попытку мятежей и раскола Италии и Австрии. Потому Жданов крайне отрицательно отнесся к югославской рекомендации австрийцам. (РГАСПИ, ф. 77, оп. 3, д. 100, л. 6, 14). Венгры в этом вопросе пошли дальше югославов, проявляя неповиновение Москве: 15 марта руководители КЛАВ встречались с венгерскими коммунистами, и те безоглядно высказались за то, чтобы не только КПВ, но и «братские партии соседних народных демократий помогли австрийским товарищам на основании совместного плана изменить положение в Австрии». Это уже был чуть ли не призыв к открытому коммунистическому мятежу с целью расширить «левое» присутствие в Европе. А это уже — наверняка война с англо-американцами. (РГАСПИ, ф. 17, оп. 128, д. 1165, л. 7). С другой стороны, получалось, что Коминформ отбивается от московских рук. А этого допустить в начале холодной войны было никак нельзя.

Между тем информация об антикремлевской ереси продолжала стекаться в руки высшего руководства ВКП(б). 5 апреля Суслову была представлена записка «Об антимарксистских идеологических установках руководства ППР» и «О некоторых ошибках коммунистической партии Чехословакии». Материалы эти готовились несколько ранее: например, один из вариантов записки о нарушениях в ППР датирован в РГАСПИ 24 марта 1948 года. Тогда же была составлена и записка «О националистических ошибках руководства Венгерской компартии и буржуазном влиянии в венгерской коммунистической печати». Как отмечают современные исследователи, в частности Л. Я. Гибианский, «…эта критика, особенно в отношении ППР и КПЧ, была до невероятности ужесточена, раздута и сделана стержнем характеристики руководителей этих компартий». Таким образом, над «диссиденствующими» руководителями восточноевропейских компартий начали сгущаться тучи диктаторского гнева Москвы, совсем недавно рассуждавшей о «национальных особенностях построения социализма» и о творчестве местных коммунистов в этом вопросе, естественно, при сохранении главенства компартии.

Парад 1 мая 1946 года в Белграде. Демонстранты несут портреты Иосифа Сталина и Иосипа Броз Тито. Через 2 года года взгляды вождей на вопросы строительства социализма разошлись

Получив копии советского письма югославам от 27 марта, большинство членов Коминформа не торопились реагировать на них, как это требовалось Москве. Насколько известно, 6 апреля политбюро ПК БРП(к) приняло решение о солидарности с советской позицией, но не спешило посылать его в Москву. Это было связано с тем, что Димитров, намечавший полторы недели спустя отправиться во главе правительственной делегации в Чехословакию, надумал на обратном пути остановиться в Белграде для переговоров. А лидеры польской, румынской и чехословацкой партий и вовсе не посчитали нужным торопиться принимать решения по советскому письму о политике Белграда.