лишь средством: тогда совесть не вынудит меня жениться на девице, которую я вскорости намерен соблазнить.

– Ту, что была в церкви? – Лепорелло задумался. – И мне дозволено сказать свое слово?

– Разумеется.

Он поднес к губам сложенные в щепотку пальцы:

– Девочка всем на зависть!

– Больше тебе нечего сказать?

Он улыбался.

– Ведь я не Тенорио, хозяин. Мы – люди простые, и чести у нас нет, потому что нет денег, нам нет нужды заглаживать грехи. Слюбиться можно с кем угодно, а потом уж – старайся выкрутиться. Совесть у нас не такая деликатная, как у господ. Подлыми мы родились, вот и ведем себя по тем деньгам, что в кармане имеем. Да от нас никто многого и не требует. Так что я бы на вашем месте голову себе не ломал и всякими сложностями не забивал да в рассуждениях не исхитрялся, а шел бы прямиком к цели. Но я-то, хозяин, не Тенорио.

– Нет, ты не Тенорио, но ты – циник. Так?

– Самую малость, хозяин, в меру необходимости. Только в меру необходимости.

– Короче, ты советуешь мне идти прямо к цели? Правильно я тебя понял?

– Нет, где уж мне вам советы давать! Я смотрю со своей колокольни, а у вас – свои резоны. Я только и сказал, как бы сам поступил на вашем месте, в этом и вся разница. А как поступать вам, то мне не по уму.

– Да я и сам, поверь, во многом не могу разобраться. По крайней мере, вот уж дня два, как в голове у меня разброд и нет никакого порядка. Раньше все было проще, все стояло по местам и не надо было думать. Теперь другое дело.

– Да отчего ж так, сеньор? – лукаво ухмыльнулся он и даже подмигнул. – Оттого, что успели переспать с парой бабенок? Такое случается с каждым в нужный срок, и в душе поднимается переполох… Но потом все становится на свои места.

– Да я-то не желаю, чтобы оно туда становилось. Мне больше по вкусу переполох…

– Ну коли так…

11. Я принял решение. Было около шести вечера. Я отправился в дом к некоему нотариусу и велел составить дарственную запись, по которой Мариане переходило все мое состояние, все мое имущество – в качестве свадебного дара, чтоб в мое отсутствие она могла распоряжаться им как владелица и сеньора. Нотариус позволил себе выразить сомнение: не чрезмерна ли общая стоимость дарения – и уведомил меня, что, как правило, мужья не отписывают супругам всего, чем владеют. Я сослался на какие-то причины, которые если и не убедили его, то заставили примолкнуть. Справив нужные бумаги, я вернулся домой. И тотчас написал Командору, приглашая его к себе на десять вечера. Затем пошел к Мариане, которую не видел весь тот день. Она была у себя, стояла на коленях перед Распятием и, судя по всему, молилась. Услыхав мои шаги, она оглянулась, поспешно поднялась и побежала мне навстречу: на груди ее был приколот букетик тубероз.

– Чем ты занималась?

– Молилась. Раньше мне на это недоставало времени.

– Тебе нравится молиться?

– Конечно. С сегодняшнего дня. Ведь раньше…

– Забудь это «раньше», забудь себя прежнюю, теперь ты – другая. – Я взглянул на ее новый наряд, на красиво уложенные волосы.

Запах тубероз горячил мне кровь и словно подталкивал к Мариане, но я уже дал себе слово не понуждать ее больше грешить.

– Да, кажусь-то я другой…

– Ты и есть другая, а станешь и вовсе не похожей на себя прежнюю. – Я подвел ее к зеркалу. – Ты нравишься себе?

– Я не узнаю себя! Вот бы увидали меня подружки из «Эританьи»!

– До их мнения нам дела нет. Только я могу судить о тебе.

– И вы находите меня достойной такого обхождения?

– Я решил жениться на тебе, Мариана!

Она печально улыбнулась и положила голову мне на грудь.

– Не смейтесь надо мной, сеньор.

Я взял ее за плечи и, чуть отстранив от себя, посмотрел ей в глаза.

– Мы скоро обвенчаемся, Мариана, нынче же ночью. Здесь, в моем доме. Я прикинусь умирающим, чтобы священник мог выполнить все, что положено, укоротив обряд.

– Значит, обманом?

– Да, но это обман дозволительный. Только так и можно обвенчаться, когда время не терпит.

Мариана опустила голову:

– Я грешница.

– Но я ведь не собираюсь умирать немедленно, ты еще успеешь исповедоваться.

Она обняла меня, обливаясь слезами:

– Для чего вам это, сеньор?

– Ты того стоишь.

– Не могу уразуметь. Я – продажная женщина. Благородным господам на таких жениться не пристало. Что скажут люди?

– Люди поймут, что душа у тебя чистая и что сердце твое способно на самую великую любовь.

Мариана улыбнулась:

– Это да. Я готова умереть за вас.

Я поцеловал ее.

– Вот уж в чем нет нужды. Хватит того, что ты окажешь мне честь, выйдя за меня замуж.

Она расхохоталась:

– Честь? Я – вам?

Из глаз ее исчезла печаль, исчез страх. Они сверкали новым, счастливым светом.

– А теперь подготовься как следует. Мне нужно отлучиться. Но я скоро вернусь. На сей раз и вправду скоро.

Уже успели спуститься мягкие золотистые сумерки, пропитанные дразнящими ароматами. Я направился к адвокату, который занимался делами моего отца. Он изумился, увидав меня, провел в кабинет и предложил чего-нибудь выпить. Я объяснил ему цель своего визита:

– В ближайшие дни я убью одного человека. Да не удивляйтесь так, не пугайтесь! Я – не убийца и сделаю это не ради куража, я человек чести и должен кровью смыть оскорбление. Ведь это так называется? Кровью смыть оскорбление – на дуэли. Но есть у меня опасения, что судьи не сочтут дуэль законным способом отправить в ад подлеца. Они похлопочут о том, чтобы наложить руку на мое добро, и я бы не слишком о том горевал, если бы речь шла только о моем богатстве; но вчера я все передал во владение женщине, на которой сегодня же ночью намерен жениться…

Адвокат вытаращил глаза и изобразил на лице испуг и изумление.

– …на которой сегодня же ночью намерен жениться. И мне нужно устроить так, чтобы никто не посмел коснуться ни этой женщины, ни ее имения. – Я положил на стол кошель, полный дукатов. – Взгляните, хватит ли тут на оплату ваших трудов? Да напишите расписку, где будет указана сумма вознаграждения и за какую услугу оно вам вручено.

Дрожащей рукой адвокат отыскал бумагу и перо.

– А вы, Дон Хуан? Что станется с вами? Вам грозит тюрьма?

– Я уеду, только и всего. Может, найду убежище. Пока не решил.

Он