– И будешь запирать двери и окна? На все крючочки?

Я опять киваю, пытаясь осторожно обойти преграду, чтобы выбраться на свою улицу:

– Да, мой капитан!

– Этот убийца… Ну, ты же сама все время повторяешь – его еще не поймали…

– Никто меня не убьет! – уверяю я. Джек меня догоняет. – «Ходжа не пристрелят, нет-нет, Ходжа никогда не пристрелят». – Это сказал доктор Джонсон о своем коте. Мы с Филиппом иногда любим цитировать малоизвестные и не очень понятные фразы.

– Доктор Джонсон? «Очень хороший кот, несомненно, очень хороший»…

Я пораженно оглядываюсь на Джека. Он что, рылся в моих мыслях? Откуда он все это знает? Я смеюсь:

– Надо же, ты хорошо знаешь босуэллскую «Жизнь Сэмюеля Джонсона»? Джек Хейуорд, да вы просто человек-загадка! Столько сюрпризов…

Вот и конец аллеи. Джек останавливается – темная фигура на фоне покрытой плющом стены.

– Габи?…

Небо слегка кружится. Он молчит. А я парю в невесомости… Как будто смотрю на отражающиеся в луже бегущие облака и не понимаю, где небо, где земля…

– Габи?… – Он придвигается чуть ближе. В волосах запутались усики плюща.

Урчание двигателя, мимо медленно проезжает патрульная машина с мелькающим огоньком на крыше, замедляется у моего дома.

И прежде чем Джек успевает сказать что-нибудь еще, я перебегаю дорогу и ныряю в безопасную гавань своего сада…

Я открываю глаза.

Что-то меня разбудило. Неясная тень у двери в спальню. Зверь? Скорчившийся на пороге человек? Нет… Ныряю головой назад в подушку. Фууухх… Нет там никого, это черный мешок с одеждой!

Вот опять! Шум… Резкий удар, дребезг. Я знаю, что это… Кто-то ломится в запертую на цепочку входную дверь.

Где мои ключи? Неужели вернулся Филипп?… Или я опять забыла ключи в замке снаружи?…

Ноги трясутся, в голове туман, во рту пустыня. Спотыкаясь, бреду вниз по лестнице. Дверь приоткрыта. В образовавшуюся щель просунута чья-то рука, шарящая по косяку в попытке нащупать крючок цепочки.

– Кто там? – испуганно вскрикиваю я.

Дверь медленно затворяется.

– Кто там?! Кто?!!

Тишина. Потом робкий голос:

– Это я. Марта.

– О господи!

Джек… Джек просил меня быть осторожной. На миг меня охватывает искушение не впускать ее в дом. Но лишь на миг. Не могу же я оставить ее на улице, к тому же в полной темноте. И я снимаю цепочку:

– Ты меня до смерти напугала! – Я запахиваю халат. – В такое время! Заходи уж.

– Простите… Я была в том баре… Мне надо было вернуться…

Собранные высоко на затылке в хвост волосы, «боевой» макияж – черная подводка для глаз, толстый слой тонального крема. Из-за обтягивающих джинсов и высоченных каблуков она будто на голову выросла. Я бросаю взгляд на время. Час пятнадцать ночи.

– Так значит, ты кутила?

– Что?…

– Ну, отдыхала где-то?

– Да. В том баре, о котором вы мне говорили. «Страшный суд».

– Ага, ясно. Ну и как? Живенько было?

Да что ж такое? Опять это дурацкое «живенько»! Старею, что ли?

Я ухожу в кухню и с удивлением слышу шаги двинувшейся за мной следом Марты. Ставлю чайник. Сон как рукой сняло. Интересно… вот Милли вырастет… будем ли мы тогда устраивать с ней ночные посиделки за чашечкой чая? Смогу ли я быть для нее близкой подругой?… Мамой, которой не страшно довериться?

Марта неуверенно присаживается за стол.

– Ты как? – осторожно спрашиваю я. – Есть хочешь? Предложить, правда, особо нечего, я же была сама…

Я заглядываю в холодильник:

– Яйца и море морковки.

Она мотает головой:

– Нет. Я не голодная.

Готовлю чай и пытаюсь успокоиться. Не ожидала я няниного возвращения… Судорожно зажав в пальцах чашки и молоко, тоже сажусь. Спросить, что ли, о почтовых квитанциях? Подходящий момент? Или нет? Может, дождаться случая, когда рядом будет кто-нибудь еще? Чтобы не наедине…

– Хорошо отдохнула?

– Да. Нет. – Она пожимает плечами. – Моя подруга дура.

– Ого…

– Да. Она разговаривала с парнями, которые не очень хорошие. Я сказала, нам пора уходить. Но она не захотела. И я ушла без нее.

– Ого… – Меня «заело». – Ты бросила ее одну в баре?

– Да.

– А с ней ничего плохого не случится?

– Мне все равно. Если случится, она сама виновата.

– Ох… Ясно… Ну и ну!..

– И я пришла домой.

– Марта, надо быть осторожнее, я же тебя предупреждала. Вдруг бы за тобой кто-нибудь увязался?

– Я держалась по главной дороге. Подруга, она сама найдет дорогу в Кольерз-Вуд. Я больше с ней не буду видеться.

– Что ж, хорошо, что ты вернулась, – наконец решаюсь я. – Я хотела поговорить с тобой.

Она поворачивается ко мне, загораживая падающий сбоку свет лампы. Лицо прячется в тени.

– Да?

Я устало вздыхаю. Сама не знаю, о чем – то ли о необходимости начинать этот разговор, то ли о предстоящей долгой безрадостной бессонной ночи…

– Мне как-то неловко…

– Да? – торопливо произносит она.

В глазах плещется страх. Чего она испугалась? Боится, что я ее уволю? В душе что-то обрывается… Мысленно для себя я определяю это как жалость.

– А вообще, знаешь, это неважно! Пойдем-ка спать.

Я ошибалась, сон пришел сразу. Не просто сон – глубокое, стирающее все воспоминания кататоническое забытье, выбравшись из которого я поначалу ничего не могу сообразить. Разбудил меня телефон, но я этого не осознаю. Что такое?… Где я? Кто я? Двадцать секунд пустоты…

– Я вас разбудил? – говорит трубка голосом Джека.

– Да.

– Простите. Как спалось? – Еле уловимая интонация, не то нежность, не то укор.

– Честно говоря, хорошо. Вино, наверное.

– Не иначе. Я вот вчера точно перебрал. Ох уж эти французские графинчики, такие обманчивые… С трудом помню, как попал домой!

Дает шанс нам обоим все «забыть». По крайней мере, мне так кажется.

– И я тоже, – подыгрываю я. – Все как в тумане.

Он набирает побольше воздуха:

– Вы можете со мной встретиться?

Называет место – Спенсер-парк неподалеку от моего дома; зеленый треугольник размером в четыре акра, принадлежащий жителям примыкающих к нему коттеджей. Я там никогда не была, хотя какой-то хеджинговый коллега Филиппа и приглашал нас однажды на вечеринку в парке. Говорят, там есть теннисные корты, плантация роз и усаженная рододендронами аллея. А еще – бассейн в окружении смоковниц. Впрочем, это могут быть только слухи.