Дон Жуан V распорядился, чтобы базилику не разбирали, и ее оставили в собранном виде. Придворные вышли, королева удалилась, инфанты проследовали к себе, за ними монахи, бормочущие молитвы, и вот король созерцает базилику, вдумчиво меряет ее взглядом, и дежурные дворяне изо всех сил ему подражают, многие делают вдумчивые лица, это всегда самое верное. Не менее получаса провели король и его свита в означенном созерцании. Не будем выяснять, о чем думали свитские, поди знай, какими мыслями обременены эти головы, кого беспокоит судорога в ноге, кто думает о том, что любимая сука завтра ощенится, кто о том, что пришли посылки из Гоа, проходят таможенный досмотр, кому вдруг захотелось карамелек, кто вспомнил холеную ручку монахини, высунувшуюся из-за монастырской решетки, у кого-то зудит под париком, словом, всякая всячина, но никто не додумался до возвышенной мысли, пришедшей в августейшую голову, а мысль была нижеследующая, Желаю, чтобы у меня в столице была точно такая же базилика, чего-чего, а этого мы не ожидали.

На другой день дон Жуан V вызвал к себе зодчего, ведающего постройками в Мафре, некоего Жуана-Фредерико Людовисе,[93]немца, переиначившего свое имя на португальский лад, и сказал, Хочу, чтобы у меня в столице была построена церковь, во всем сходная с римским собором Святого Петра, такова моя воля, и, произнеся сии слова, сурово поглядел на зодчего. Как известно, королям не говорят «нет», а этот самый Людовисе, который в Италии прозывался Людовизи, так что уже дважды давал отставку своей фамилии Людвиг, знает, что тот, кто хочет в этой жизни благополучия, должен быть сговорчивым, особливо же если жизнь его проходит меж ступенями алтаря и ступеньками трона. Однако всему есть границы, этот король сам не знает, чего просит, он недоумок и невежда, коль скоро полагает, что одна только воля, пусть хоть королевская, может породить нового Браманте, нового Рафаэля, нового Сангалло, нового Перуцци, нового Буонарроти, нового Фонтану, нового Делла Порту, нового Мадерну,[94]коль скоро он полагает, что достаточно ему приказать мне, Людвигу, или Людовизи, или Людовисе, если португальскому уху так приятнее, Хочу собор Святого Петра, и собор Святого Петра тут же воздвигнется, в то время как я способен единственно на то, чтобы строить то, что строится в Мафре, я художник, это верно, и отнюдь не чужд тщеславия, как и все, но знаю себе цену и знаю, каков обычай этой страны, много шуму, мало дела, главное ответить ему правильно, так чтобы «нет» польстило ему больше, чем польстило бы «да», вот уж мука, Господи, спаси и помилуй, Воля вашего величества достойна великого монарха, по велению коего возводится монастырь в Мафре, однако жизнь человеческая коротка, ваше величество, а со дня, когда благословили первый камень собора Святого Петра, до дня освящения самого собора были потрачены на возведение оного сто двадцать лет и несметные богатства, вы, ваше величество, никогда не были в Риме, судите по сей разборной модели, вполне возможно, что нам не удалось бы довести дело до конца и через двести сорок лет, вы, ваше величество, уже скончались бы, скончался бы сын ваш, и внук, и правнук, и праправнук, и вот вопрошаю я со всем почтением, стоит ли приступать к постройке базилики, каковая будет завершена лишь к двухтысячному году, если в ту пору еще будет существовать наш мир, это вашему величеству решать, Решать, будет ли еще существовать наш мир, Нет, ваше величество, решать, стоит ли строить в Лиссабоне новый собор Святого Петра, хотя, по моему мнению, легче дождаться конца света, чем повторить римскую базилику, Стало быть, эта моя воля удовлетворена не будет, Ваше величество будет жить вечно в памяти ваших подданных, будет жить вечно в раю небесном, но ведь память это не то что подходящий для строительства участок земли, фундамента в ней не заложишь, а небеса единый храм, римский собор Святого Петра по сравнению с этим храмом всего лишь песчинка, Если так, с какой стати тогда строим мы монастыри и церкви на земле, Поскольку не понимаем мы, что земля была уже и церковью, и монастырем, земля то место, где есть и вера, и ответственность, где есть и заточение, и свобода, Мне малопонятно то, что я слышу, А мне не очень понятно то, что я говорю, но, чтобы вернуться к теме разговора, если вы, ваше величество, желаете, чтобы к концу жизни вашей стена будущей базилики поднялась хоть на пядь, вы должны отдать необходимые распоряжения сейчас же, иначе дело не зайдет дальше котлована, Значит, я проживу так мало. Дело долго, жизнь коротка.[95]

Они могли бы проговорить до конца дня, но дон Жуан V, который вообще-то не терпит, чтобы ему прекословили, погрузился в меланхолию, узрев в своем воображении похоронные процессии, провожающие в последний путь его потомков, сына, внука, правнука, праправнука, и ни одному из них не удалось дождаться завершения работ, тогда и начинать не имеет смысла. Жуан-Фредерико Людовисе прячет удовлетворение, он уже смекнул, что не будет в Лиссабоне храма Святого Петра, а ему хватит и такой работы, как главная часовня собора в Эворе и строительство Сан-Висенте-ди-Фора, это сооружения по мерке Португалии, каковы бароны, таковы хоромы. Молчание, король ни слова, зодчий ни звука, таким манером и развеиваются в воздухе грандиозные замыслы, и мы никогда не узнали бы о том, что в один прекрасный день дону Жуану V захотелось построить римский собор Святого Петра в парке Эдуарда VII,[96]если бы не проболтался Людовисе, он рассказал обо всем сыну, а тот по секрету сообщил своей подружке-монашенке, она сказала исповеднику, исповедник сказал главе своего ордена, тот сказал патриарху, патриарх же вопросил самого короля, каковой ответствовал, что всякий, кто вновь заговорит о сем предмете, попадет в немилость, и, разумеется, всяк придержал язык, а если ныне выплыл сей замысел на свет, то потому, что истина всегда проложит дорогу в истории, нужно только дать ей срок, и в один прекрасный день она объявится и возвестит, Вот и я, она является нагая и выходит из колодца, как музыка Доменико Скарлатти, который все еще живет в Лиссабоне.