что в спятившем мире это хоть зачем-нибудь нужно. Только здесь снова понемножку рисовать начала. А квартплата – отличная мотивация. Можно больше не думать, зачем.

– То есть, вы согласны? – просиял Михаил. И тут же снова забеспокоился: – А вас не обидит, если это будет немножко заказ?

– Немножко заказ – это как?

– Э литл, – любезно перевёл Юджин. Чтобы она точно всё поняла.

– Вы извините, пожалуйста, – вздохнул Михаил. – Это наверное тяжело для художника – когда ему навязывают заказ, лишая свободы воли и творческого проявления. Мы совсем не хотим вас лишать! Просто, ну, вы же сегодня видели. Когда во дворе цвели маргаритки, а по соседству стоял странный дом. Это невозможно сфотографировать, вы сами проверили. А нарисовать оказалось можно. Вон вы сколько рисунков из той осенней кофейни нам принесли. Очень важно, чтобы оставались свидетельства. Не могу пока объяснить, зачем. Сам толком не понимаю! Но это то, чего нам до сих пор не хватало. Доказательство. Документ.

– Ясно, – кивнула Джини. – Вы хотите, чтобы я для вас рисовала не что попало, а странное. Как реальность изменяется иногда. Но я и сама того же хочу!

– Ну и окей, бля, – резюмировал Юджин.

– Так значит, договорились? – просиял Михаил.

– Договорились, – сказала Джини. – На самом деле, жалко, что я сейчас не богачка. Рисовала бы для вас просто так, не за плату. Чтобы по-настоящему быть в этом деле. Не наёмной художницей, а своей.

– Так вы и есть своя, – улыбнулся ей Михаил. – Плата ничего не меняет. Мы тут все помогаем друг другу. Вон Фортунатас всему дому оплачивает центральное отопление, просто так, потому что может. Ему такие расходы – раз плюнуть, а остальным – тяжело.

– А Фортунатас это кто? – удивилась Джини.

– Наш нейбор[55] из второй, бля, квартиры. Велики песник[56], – ответил Юджин с таким насмешливым уважением, что Джини подумала: ясно, небось популярный эстрадный певец.

– Поэт, – огорошил её Михаил. – Очень хороший, никому не известный. Но он сам не хочет известности. Даже книги свои не печатает, хотя мог бы все магазины завалить тиражами. Фортунатас – миллионер.

– Миллионер? – удивилась Джини. – Серьёзно? В этом доме живёт миллионер?

– Ну да, – кивнул Михаил. – А что тут такого? С каждым может случиться. Фортунатас уже давно, лет пятнадцать назад придумал с приятелем бизнес, как сейчас говорят, «старт-ап». Что-то там в интернете, мы не вникали. Факт, что оба озолотились. Приятель до сих пор этим бизнесом занимается, а Фортунатас на проценты живёт. Ещё познакомитесь. Он отличный. Пьёт, правда, с утра до вечера. Но у него уважительная причина. Фортунатас для друга пьёт.

– Это как? – растерялась Джини.

– Вы извините, я точно не знаю, – вздохнул Михаил. – Но когда Фортунатас в достаточной степени пьян, рядом с ним появляется друг. То ли придуманный, то ли из зеркала выходит двойник. Факт, что друг есть, когда Фортунатас как следует выпьет. А на трезвую голову друга нет. Поэтому Фортунатас не просыхает: другу очень нравится быть.

– Вы же не шутите? – спросила Джини. И сама же себе ответила: – Да, похоже, не шутите. Ну вы развлекаетесь тут!

– Это, бля, точно экзектли, – подтвердил Юджин. – Не досађујемо се[57].

Отошёл, приоткрыл балконную дверь и повернулся, сияя улыбкой:

– Коначно![58] Можно, бля, на воздухе посидеть.

Джини вышла на балкон и ахнула, хотя заранее была готова к странностям и чудесам. Но к такому не подготовишься, даже если бы Диоскуры сказали заранее, что снаружи её ждёт молочно-белое небо и какая-то вызывающе чёрная по контрасту с ним, почти непроницаемая темнота. Это выглядело так, словно их ночной двор накрыли гигантским бумажным стаканом, и сверху, ничего не освещая, белеет его огромное дно.

Под этим стаканом было тепло, даже, пожалуй, жарко. И воздух пах чем-то чужим, незнакомым, нездешним, как в тропиках, или скорей, в закрытом павильоне с тропическими растениями и искусственным климатом, созданным специально для них.

– Так не бывает, – наконец сказала Джини. – Чёрт знает что! Не просто тёплая ночь, не осень с кленовыми листьями, а другая планета. Совсем!

– Так не бывает, конечно, – согласился с ней Михаил. – Даже у нас. Вы извините, пожалуйста. Это мы нарочно чёрт знает что во дворе устроили, чтобы вас удивить.

– А до сих пор, значит, было нечему удивляться, – вздохнула Джини и села на ловко подставленный Юджином табурет. Ноги у неё были даже не ватные, а какие-то жидкие, текли каждая в свою сторону, как две быстрых горных реки. Весь остальной организм в это время пытался решить, годится ли местный воздух для нормального человеческого дыхания, или всё-таки нет.

– Я имею в виду, так сильно вас удивить, чтобы всё остальное потом казалось не особенно удивительным, – объяснил Михаил. – Чтобы вам было с нами легко.

– Сатори, бля! – жизнерадостно вставил Юджин. – Бац, и сразу лайф из бьютифул[59]. Заувек![60]

Весна, зима, осень

После заключения лучшего за всю свою жизнь договора – оплата аренды! рисунками! уиии! – подпольной квартирной выставки, инопланетных тропиков во дворе и вина, которое Диоскуры, прикончив её бутылку, доставали из каких-то потаённых карманов, сперва Юджин, а потом Михаил, Джини проспала часов десять. Проснулась безмятежно, по-детски счастливой, вместо похмелья – сладкий туман, деликатно стирающий границы между явью и сновидением: что было взаправду, а что приснилось, сама решай. Или, чёрт с тобой, не решай, пусть будет, как будет, разберёмся потом. Однако новый договор аренды, составленный по настоянию Михаила (вам же так будет спокойней, – сказал он, и был совершенно прав), лежал на столе. Там тёмно-синим по белому, литовскими и русскими буквами было написано: «три рисунка любого качества в качестве месячной арендной платы». От этих слов Джини хотелось визжать от счастья, хохотать, рыдать и плясать, но она просто сделала себе кофе в смешной дурацкой машинке. Вкус тоже был смешной и дурацкий, в безмятежном тумане, который достался ей вместо похмелья, самое то.

В холодильнике было шаром покати. Джини решила выйти проверить, не объявилась ли Тома. Самое время сбегать в её магазин. Или хотя бы в обычный. А то какой-то я совсем уж голодный художник, – весело думала Джини, стоя под душем. – Так не годится. Дурацкий культурный штамп!

Собираясь, положила в рюкзак альбом для зарисовок с достаточно плотной бумагой и несколько карандашей. Теперь всегда надо носить их с собой, чтобы быть наготове. В любой момент может случиться что-нибудь, ну, предположим, странное. Которое срочно надо нарисовать.

Как в воду глядела. Во дворе снова было тепло и цвели маргаритки. И соседний дом стал красавцем из бледно-зелёного камня,