и его дивизионом, стоял целый партизанский пехотный полк. Без поддержки с воздуха десанту через джунгли не прорваться. А поддержки не будет. Рузаев слишком хорошо знал Сорокина, чтобы сомневаться в этом. На выручку летчикам бросят, скорее всего, лишь пару вертолетов.

Полковник еще раз оценил обстановку. Чем больше он вглядывался, тем меньше нравилась ему позиция. Сделанная с чисто восточной тщательностью, она чисто по-восточному была лишена той неожиданности, того маневра, который только и спасает на войне. Да, место хорошее. Прямо перед глазами расстилалась полоса пляжа. Но не видно соседнего пулеметчика. Удобно, но слишком близко. Вертолеты так не встречают.

Полковник еще раз задумался о своем задании. С одной стороны, он хотел найти командира, договориться с ним о пленных и идти к себе в часть. С другой стороны, своим военным нутром он чувствовал, что простым налетом дело не обойдется. Чутье победило. Рузаев молча откинул ветви с ДШК и принялся быстро складывать станину.

Оба вьетнамца уже признали его за командира. Они сноровисто вытащили ленту и аккуратно уложили ее в коробку. Когда Рузаев закончил, они деловито взвалили тяжеленный пулемет на узкие плечи и начали осторожно спускать его по лестнице. Маленький отряд готовился к встрече незваных гостей.

***

В кабине управления зенитно-ракетного дивизиона продолжалась боевая работа. Пискнул зуммер. Сорокин надел наушники.

– Медведь слушает. Так. Так. Ясно. Мы их видим, но достать не можем. Добро.

– Ребята, внимание! – Сорокин нажал «отбой» и обратился к сидевшим в кабине. Гора, Кашечкин и три вьетнамских оператора подняли головы от пультов.

– Наблюдатели сообщают о приближении американского десанта на вертолетах. Пока насчитали пятнадцать машин. Похоже, по нашу душу. Мы демаскировали себя пусками, позиция рассекречена. Будем перебазироваться на запасную.

– Далеко! – заметил Гора.

– Это не авиация, это десант. Если прорвутся, прочешут все окрестности.

– Сканирую сектор и выключаюсь. – Кашечкин снова приник к экранам.

– Добро. – Сорокин развернулся на своем табурете.

Кашечкин взялся за штурвал управления и повел луч антенны вдоль самого горизонта. Над северной бухтой на экране блеснула засветка.

– Две цели, на малой высоте, курс три-три-пять!

– К нам идут. Помехи есть?

– Помех нет. Пытаются маскироваться обтеканием рельефа.

– Гора, стрелять можно?

– Только на маневре.

– Цель уходит на курс три-два-два! – доложил Кашечкин.

– Будем перехватывать. – Сорокин схватил наушники.

– Восьмой? Наземная разведка сообщает о высадке десанта. Сопровождаем две цели. Нет, нельзя эвакуироваться.

Сорокин замолчал, прислушался к наушникам и оглядел кабину. Гора и Кашечкин сосредоточенно вели цели, чего нельзя было сказать о вьетнамцах. Одним глазом они смотрели на экраны, а другим – на дверь.

– Ох и вломят нам сейчас… – задумчиво произнес Кашечкин, подстраивая наводку.

Один из вьетнамцев вскочил, тихо подвывая, кинулся к двери и налег на рычаг запоров. Броневая дверь не поддавалась, он дергал ее, дергал быстро и бессмысленно, забыв снять блокировку. Внезапно дверь распахнулась, открытая снаружи, вьетнамец выскочил из нее. Раздался смачный удар, и вьетнамец, держась за щеку, влетел обратно. В двери показался Шульц, потряхивая ушибленной рукой.

– Чэ лай! Ви чи ку ди22! – закричал он по-вьетнамски и добавил несколько чисто русских выражений, которые все вьетнамцы, однако, поняли. Смысл их сводился к тому, что пока советские офицеры защищают землю дружественного Вьетнама, они не позволят коммунистическим вьетнамским солдатам вместе с голыми женщинами разбегаться в интимные места. А если это произойдет впредь, то он, Шульц, лично совершит и с ними, и с их мамами, бабушками и всеми родственниками такие развратные действия, что мало никому не покажется.

Ободренные этой речью операторы уткнулись в пульты, благоговейно ожидая команд Кашечкина.

– Азимут на ручное! – скомандовал тот.

– Есть ручное! – оператор отщелкнул штурвал и повел прицел в указанном направлении.

– Высота на ручное!

– Есть! – второй оператор, зажмуривая подбитый глаз, повел цель.

– Дальность веду сам! – Кашечкин собрался, превратившись в хищника на тропе, в охотника, глядящего на дичь через прицел.

– Четвертая установка перезаряжена! – доложил Гора.

– Во дают вьетнамцы! – удивился Сорокин. – В два раза быстрее норматива.

– Жить хотят, – откомментировал Шульц. Он стоял в кабине, ни к кому не обращаясь, боясь отвлечь офицеров.

– Цель на подходе. Захват устойчивый, – снова доложил Кашечкин.

– Низко. Пока еще низко. Что же зенитки его не достают? Низко… – комментировал Гора. – Низко. Есть маневр!

– Огонь тремя установками! – скомандовал Сорокин.

Снаружи ухнуло так, что весь блиндаж затрясся. Неплотно закрытая дверь с лязгом захлопнулась, но в щель затянуло клуб порохового дыма.

– Отстрел ускорителей! – доложил Кашечкин. – Сопровождение устойчивое!

В кабине с хрустом застучал хронометр, отсчитывающий секунды полета ракеты.

– Цель снижается. Первая ракета ушла в землю, – доложил Гора. – Вторая ушла на самоликвидацию. Третья на подлете…

***

Рузаев посмотрел на часы. С начала налета прошло уже много времени. Следовало спешить. Он быстро спустился и широким шагом пошел к скалам, торчащим над заливом. Вьетнамцы мелкой рысью припустили за ним, сгибаясь под тяжестью пулемета.

Рузаев, задыхаясь, поднялся по крутому склону, все время оглядываясь назад. Он выбирал место, с которого широкая полоса ярко-белого пляжа была бы видна под нужным углом. Тяжеленный ящик с лентами на брезентовой лямке неимоверно оттягивал плечо, и только благодаря этому худосочные вьетнамцы кое-как успевали за ним. Наконец они поднялись достаточно высоко. Слева возвышался уходящий в море мыс, справа – отроги розовой скалы. Они стояли в ложбинке, окруженные зарослями, а прямо перед ними, в лесной прогалине, расстилалась деревня.

Рузаев вздохнул, вытер пот, скинул ящик и тут же полез в него, вытягивая свежую ленту. Оба вьетнамца, шумно дыша, сложили рядом пулемет.

– Собирайте! – Рузаев кивнул им, обратившись по-русски. Вьетнамцы непонимающе смотрели на него.

– Нянь лен! Нянь лен23! – Рузаев показал на пулемет. Вьетнамец опустился на колени и неловко попытался развернуть сошки треноги.

– Ясно. Не умеете, – вздохнул Рузаев и стал сам устанавливать станину. Солдаты помогали ему по мере сил.

И тут до их слуха донесся странный звук. Ровный гул моторов шел со стороны моря, но в его волны вливались мощные, хотя и ослабленные расстоянием музыкальные аккорды. Из-за островка, закрывавшего вход в бухту, показалась первая волна десантных вертолетов. Они черными мячиками катились над серебряной гладью. За первой линией из-за островка выскочила вторая волна машин.

Рузаев удивленно присвистнул. Сбывались худшие варианты развития событий. Вертолетов было не просто много. Их было очень много, не меньше тридцати штук. Это совсем не походило на спасательную операцию. Это летела штурмовая группа.

От нее волнами, заглушаемыми рокотом моторов, неслась суровая и торжественная музыка. Она делала вертолеты похожими на призраки, она подавляла и притягивала одновременно. Вьетнамские солдаты оторвались от пулемета и замерли, раскрыв рты,