— Не жизнь, а стопроцентный авантюризм, — вздыхал Сапегин. — Мотали бы вы, Пит, отсюда поскорее, пока не началась полновесная заваруха.

Но и он, и все мы прекрасно знали, что "мотать" можно лишь в строго назначенный день и час. Время ухода зависело не от истерических припадков тогдашней политики, а от многих причин космогонического характера. И мы ждали, хотя над Полуостровом сгущались тучи.

Впрочем, сгущались они в переносном смысле. А погода была чудесная — солнечная, в меру жаркая, безмятежная. Стрекот кузнечиков наполнял тишину опустевшего заповедника. Звенела потихоньку пересохшая трава, в которой синели звездочки цикория. Мир и древний покой… Тень Эллады и Византии лежала на щербатых ступенях амфитеатров, на безносых мраморных львах у музейного крыльца, на мозаичных полах разрушенных базилик…

Мы с Юджином часто бродили по развалинам, лазали по остаткам стен и башен, искали черепки посуды с черным лаковым узором и монеты, похожие на ржавые чешуйки.

А иногда мы купались и загорали на маленьком каменистом пляже под обрывом, сложенном из желтых пористых пластов. Я, несмотря на грузность, почти не отставал от чертенка Южки. И лишь когда схватывало поясницу или ноги, ложился пузом на горячую гальку и постанывал.

— Юж, ну-ка, пройдись по позвоночнику…

Он с удовольствием вскакивал на меня. Как ласточка на моржа. Но пятки у "ласточки" были твердые, словно костяные шарики. Он ими добросовестно пересчитывал мои позвонки. Наступит, да еще и крутнется! Я наконец не выдерживал:

— Ай! Пошел прочь!

Он прыгал с меня, крутнувшись напоследок сильнее прежнего.

— Хулиган!

— Конечно… — И он плюхался рядом со мной. — Мама, как только я родился, сказала, что я хулиган.

Родители Южки где-то у черта на куличках разведывали новые нефтяные месторождения, чтобы спасти нас, грешных, от очередного энергетического кризиса. Потому их сын и торчал тут, у деда, хотя это противоречило инструкциям о секретности…

Долго лежать Юджину мешала врожденная подвижность.

— Дядя Пит, давай еще окунемся! И пойдем крабов выслеживать!

— Ну да! По камням-то лазать…

— Тебе полезно побольше двигаться. А то вон какой… Как дирижабль.

— Нахал…

— А я знаю, почему тебя так зовут — Питвик. Такое многосерийное кино было: "Приключения мистера Питвика и его клуба"…

— Там не Питвик, а Пикквик… А со мной все проще. Петр — Питер — Пит. Викулов — Вик… Склеили, вот и получилось…

Он, откатившись подальше, критически щурился:

— Все равно ты как Пикквик. Такой же… объемный.

— Во-первых, не такой же! Он жирный был, а у меня мускулатура…

— Ох уж…

— Вот иди сюда, покажу "ох уж"… Кроме того, у него была лысина. А у меня еще вполне прическа…

— Лысина — дело наживное.

— Все на свете — дело наживное… Может, и ты вырастешь и будешь как я. Или еще объемнее…

— Ну уж фигушки!

— Когда мне было десять лет, я так же считал. А вот лет через сорок поглядим…

— У-у! Это еще сколько ждать…

На меня словно тень набегала.

— Это тебе "сколько ждать". А мне — пару лет…

— Ой, да… Я забыл… Дядя Пит, а почему время в "Игле" сжимается?

— Читай Эйнштейна и своего деда…

— У них ничего не понятно… Ну как это получается? Вперед лететь — кучу времени, а обратно — за одну секунду…

— Уж будто бы тебе дед не объяснял!

— Уж будто у него время есть объяснять! Только и знает: "Будешь приставать — вмиг отправлю к родителям!.." А сам даже адреса их толком не знает. Да и я тоже…

Тень пробегала и по Южке.

— Ну ладно, двигайся ближе… Смотри… — Я среди каменных окатышей расчищал песчаную проплешину. Втыкал в песок палец. — Представь такой бур… или лучше машину, которая роет туннель для метро. За день она проходит несколько метров.

— Несколько десятков…

— Ну, не важно… А потом по вырытому туннелю все расстояние можно промчаться обратно за несколько секунд…

— Значит, корабль оставляет за собой туннель в Пространство? — он был сорванец, но умница.

— Именно. И в этом туннеле уже не Пространство, а межпространственный вакуум. В нем нет ни расстояния, ни времени. По крайней мере, по нашим привычным понятиям… И от той точки, где находится "Игла", до базы можно будет перемещаться практически мгновенно. И обратно, разумеется… Ну, конечно, не всякому, а у кого есть специальная подготовка…

— А у тебя есть?

— А ты как думал!

У него опять появлялась вкрадчивая ехидность:

— А тебе не тесно будет в "Игле"? Она ведь совсем небольшая.

— Как-нибудь…

— Да еще твой этот… ос-те… дрозд…

— Сам ты дрозд… Это не играет никакой роли.

— А в космонавты ни с какими хворями не берут.

— Сокровище мое! Ты ведь знаешь не хуже меня, что сравнивать наше дело и обычную космонавтику — это все равно что…

— Арбуз и балет на льду, — услужливо подсказал он.

— Вот именно! Абсолютно разные принципы!..

— Но все равно ведь — путь к другой звезде…

— Но путь-то можно прокладывать по-разному! И космонавты не строят в Пространстве туннели… А у нас — Конус…

Про Конус Южка не спрашивал, он про него и так был наслышан. Спрашивал о другом:

— Дядя Пит, а почему ты летишь, а дед не летит?

— Потому что… на свете есть ты.

— Ну и что?

— Ты и твои мама и папа. И бабушка… А у всех, кто уходит, не должно быть семьи. Такое условие. С самого начала…

— И у тебя… никогда никого не было?

— Ну… по крайней мере, не женился. Пришлось выбирать…

— А дед… он, значит, не так выбрал?

— Да он и не собирался быть в экипаже, он ведь теоретик и командир базы… И кроме того, если бы он выбрал экипаж, не было бы на свете хулигана по имени Южка.

— Ой…

— Вот именно.

— Пошли тогда купаться. Я с тобой поныряю. А то…

— Что?

Но он молчал. И я догадался: "Скоро улетишь, и неизвестно, увидимся ли. А если и увидимся, то когда еще…"

Это была постоянная печаль, постоянная заноза в душе. У всех у нас. И у тех, кто в экипаже, и у тех, кто оставался на базе. Самым "юным" — уже за сорок, и каждый понимал: те, кто останется, едва ли дождутся тех, кто уйдет на "Игле".

А Юджин — он был как раз из тех, кто все-таки дождется. По крайней мере, если все будет хорошо. И, возможно, я именно поэтому в те летние дни проводил столько времени с Южкой. Словно старался сохранить последнюю ниточку между нынешней жизнью и той, будущей, — неясной и, наверно, чужой…