убежищем. То, что умный генерал Чингисхана сделал в малых размерах, сам он, прежде чем снова облагодетельствовать восток Азии своим присутствием, сделал в больших. Этот мудрый правитель держался того верного взгляда, что мертвые обыкновенно не поднимают восстаний; таким образом, когда различные обстоятельства в начале 621 (1224) г. задержали его в Северной Индии, потом в Самарканде, он велел своим наездникам еще раз напасть на Мидию, а главным образом разрушить бывшие столицы Хорасана и Афганистана, особенно Балх, Мерв и Газну, и добить все их население, которое постепенно снова набралось туда. В Мерве осталась еще особая стража под начальством одного турецкого перебежчика Ак-Мелика – имя этого благородного человека стоит спасти от забвения – с целью выследить тех, кто как-нибудь избег избиения. Однако многие удачно прятались и не отваживались показаться; тогда этот изверг набрел на мысль велеть прокричать призыв к молитве с высоты мечети. Правоверные, уверенные в безопасности, вышли из своих засад и поспешили в мечеть, конечно, к вящему удовольствию монголов, которые с полным удобством могли поймать их и дать им возможность немедля вкусить радости рая.

Когда наконец в 621 (1224) г. Чингисхан, пробыв на западе более четырех с половиною лет, удалился с своими войсками в Монголию, то те местности, которые, несмотря на хищнические набеги тузов, гуридов и хорезмийцев, остались отлично возделанной страной и возделывались миллионом прилежных людей, были обращены в пустыню. Обитатели, которым удалось спастись от монгольских толпищ, принуждены были в течение всего следующего года питаться большей частью нечистыми животными: собаками, кошками и т. и., потому что монголы уничтожали все хлебные поля. Почти все города представляли из себя груду развалин, на которых блуждали одинокие и жалкие представители спасшихся. Царскому Мерву и Ургенджу, главному городу большого царства Хорезма, предстояло теперь десятки лет оставаться незаселенными, и, даже когда они позднее немного пообстроились, это были лишь жалкие деревни; в таком состоянии они находятся и в наше время. Несмотря на то что Туе был скоро восстановлен самими монголами, он никогда уже более не процветал; теперь – это груда развалин, и только находящаяся поблизости от него гробница Али Рида постепенно сделалась средоточием нового города, Мешхеда, куда стекаются на поклонение шииты. Старая резиденция Нишапур навсегда осталась только провинциальным городом. Серахс с этих пор сделался жалким селением, и даже те места, которые вследствие своего выгодного положения, у входа в горные проходы, имели известное значение, как то Хорат и Балх, никогда не достигали своего прежнего значения. Газна снова погрузилась в ту тьму, из которой извлек ее султан Махмуд, а Рей, существовавший полторы тысячи лет, был как бы вычеркнут из ряда персидских городов. Сравнительно лучшая участь постигла Трансоксанию. Правда, и здесь число жителей уменьшилось вдвое, и плодородная часть страны была страшно опустошена; но Самарканд все еще существовал, и Бухара скоро снова поднялась из своих развалин, ибо Чингисхан непосредственно присоединил эту провинцию к своему царству, тогда как о Хорасане он пока как будто совсем и не думал. Нетронутыми остались пока государство халифа и южные провинции Фарс и Кирман, для которых гроза на этот раз пронеслась мимо; но вторая из них, вследствие особых обстоятельств, уже испытывала последствия последних событий. Один хорезмийский предводитель, каракитайского происхождения, по имени Барак Хаджиб[189], спасаясь от монголов вместе с другими эмирами и порядочным войском, в 619 (1222) г.[190], после перехода Джелаль ад-дина на индийскую почву, был оттеснен в Кирман и одержал здесь верх в борьбе с наместником шаха. Как мы сейчас увидим, позднее ему удалось овладеть всей провинцией, в которой после него потомки его и правили до 705 (1305/06) г.; эта династия известна под именем династии каракитаев Кирмана[191]. В то время как Барак был занят тут войною, он сам чуть не подвергся опасности со стороны более сильного. После удаления монголов[192] эмиры и солдаты повыбрались из возвышенной Мидии и каспийских провинций; это были те самые, которые здесь же искали спасения после уничтожения хорезмийского войска. Конечно, они сейчас же поторопились доказать друг перед другом ту храбрость, которую им не удалось выказать в отношении к ужасным непрошеным гостям; а султан Гияс ад-дин, брат Джелаль ад-дина, у которого теперь также хватило настолько воинского мужества, чтобы покинуть свой замок в Мазандеране, не был способен водворить здесь порядок. Даже турки пришли скоро к сознанию, что им нужна более сильная рука, и уже по прошествии двух-трех месяцев несколько эмиров отправились в Индию, чтобы побудить Джелаль ад-дина вернуться в Персию. Тот между тем продолжал играть роль странствующего рыцаря. Он скитался между горами Северной Индии и устьем Ганга. Однажды он перешел даже через все пять рек на Дели. Повсюду он сражался с полусамостоятельными турецкими правителями этих провинций, но находил лишь пищу и добычу для своих всадников; добыть для себя царства он не мог, хотя неутомимо то тут, то там завязывал сношения с недовольными и врагами князей-правителей. Алтытмыш, эмир Дели и позднее султан всей Индии, хитро сумел не подпускать к себе слишком близко непрошеного гостя и в то же время не порывать с ним окончательно.

И он, и другие индийские мусульмане почувствовали себя освобожденными от злого домового, когда в конце 621 (1224) г. Джелаль ад-дин действительно решился принять приглашение с запада. Чтобы не возбудить внимания Чингисхана, только что покидавшего Трансоксанию, Джелаль ад-дин направился с Инда через Мекран, древнюю Гедрозию, где, как это некогда случилось и у Александра Великого, большая половина его войска пала жертвой перехода через пустыню, так что к концу года он прибыл в Кирман с 4–5 тысячами человек. Как мы только что упомянули, каракитаец Барак был занят здесь борьбою с старым правителем страны, который номинально держал сторону Гияс ад-дина. Тем необходимее было его противнику соединиться с Джелаль ад-дином. Этот охотно принял его присягу, и теперь оба они вместе быстро подчинили всю провинцию. Хотя шах и мало доверял своему новому вассалу, ему все же ничего другого не оставалось, как формально передать ему управление Кирманом, которым тот и управлял до 623 (1226) г. за своего верховного господина. В указанном же году он объявил себя независимым, и Джелаль ад-дин, занятый неустанной борьбою с другими врагами, не мог воспрепятствовать этому. На самом деле этому неутомимому воину предстояло так же мало прочных успехов на этом новом месте, которое он теперь занял, как и в Индии. И это главным образом по его собственной вине. Вначале он, правда,