– Дау свиадания, – с улыбкой говорит она ему. – Дау свиадания.

Он хмурится, глядя на нее, а потом качает головой. После ее стараний он чувствует себя голым, беззащитным и замаранным. Пристыженным. У него возникает такое чувство, будто на них обоих пал яркий солнечный луч, выставляя на всеобщее обозрение их достойную сожаления наготу. Он хочет, чтобы она замолчала и не обращала на него внимания, как всегда и неизменно делала раньше.

– Нет, – яростно шепчет он ей. – Замолчи. Довольно.

Он возвращается в миссию на следующую ночь, в темноте и холоде, и на небе перистальтическими полосами зелени и пурпура разворачивается северное сияние, словно небрежно скрученные внутренности неведомого таинственного зверя. Войдя в дом, он застает святого отца лежащим на койке и жалующимся на боли в животе. Анна, следуя указаниям священника, положила ему на живот горячий компресс и принесла из медицинской аптечки касторовое масло и слабительное из мексиканского растения. У него ужасный запор, объясняет священник Самнеру, и, если в ближайшее время ничего не изменится, ему потребуется клизма. Самнер готовит себе чай и подогревает кастрюльку с бульоном. Священник смотрит, как он ест. Он спрашивает, как прошла поездка, и Самнер рассказывает ему о котиках и празднестве.

– Значит, вы поощряли их в заблуждениях и предрассудках, – говорит священник.

– Пусть верят во что хотят. Кто я такой, чтобы вмешиваться?

– Вы оказали им дурную услугу, укрепив их в невежестве. Они ведут грубый и животный образ жизни.

– Мне нечему учить их.

Священник качает головой, но тут же морщится.

– Так кто же вы все-таки такой? – спрашивает он. – Если дело обстоит именно так?

Самнер пожимает плечами.

– Я устал и проголодался, – отвечает он. – Я тот, кто собирается поужинать и лечь спать.

Ночью у священника случается сильнейший приступ диареи. Самнера будят громкие стоны, клокотанье и плеск. В хижине нечем дышать от удушливого запаха жидких экскрементов. Анна, спавшая, свернувшись калачиком, прямо на полу, встает, чтобы прийти на помощь. Она дает священнику чистую тряпицу, дабы тот мог подтереться, и выносит горшок наружу, чтобы опорожнить его. Вернувшись, она укрывает старика одеялами и помогает ему выпить немного воды. Самнер наблюдает за ними, не делая попытки встать или заговорить. Священник производит на него впечатление человека, необычайно живого и крепкого для своего возраста, и он склонен полагать, что запор является всего лишь следствием неполноценного арктического питания, лишенного любых растений, овощей и фруктов. И теперь, когда слабительное оказало свое действие, Самнер не сомневается, что святой отец в самом скором времени пойдет на поправку.

И действительно, утром священник провозглашает, что чувствует себя куда лучше. Он завтракает, сидя в постели, и просит Анну принести ему книги и бумаги, дабы он мог продолжить свои ученые штудии. Самнер же выходит наружу, чтобы попрощаться с Ургангом и Мероком, которые провели ночь в иглу. Они втроем обнимаются, словно старые друзья. Согласно уговору, они отдают ему одного из котиков, но при этом, в качестве сувенира на память, присовокупляют еще и одно из своих старых охотничьих копий. Они показывают на копье, потом на Самнера, а потом и на лед. Он понимает, что они предлагают ему поохотиться после их отъезда. Они смеются, и Самнер согласно кивает и улыбается. Взяв в руки копье, он притворяется, будто пронзает им котика подо льдом, чем вызывает у охотников бурный взрыв веселья, а когда он повторяет свои ужимки, они вообще приходят в полный восторг. Ему становится ясно, что они подтрунивают над ним, дабы смягчить горечь расставания и аккуратно поставить его на место. Они напоминают ему, что, хотя он и обладает магическими способностями, все-таки он остается белым человеком, и сама мысль о том, что белый человек умеет пользоваться копьем, и впрямь не может вызвать ничего, кроме улыбки и здорового смеха. Он глядит им вслед, пока нарты не скрываются за выступом скалистого мыса, после чего возвращается в дом. Священник делает какие-то пометки в своем дневнике, Анна наводит порядок. Самнер показывает им копье. Священник осматривает его, после чего передает Анне, и та говорит, что копье действительно очень хорошее, хотя и старое.

На обед у них толченые соленые сухари и бульон. Священник съедает все, что ставит перед ним Анна, но вдруг, едва успев покончить с трапезой, его тошнит прямо на пол. Некоторое время он сидит на стуле, согнувшись пополам и кашляя, после чего перебирается в постель и просит дать ему бренди. Самнер же идет в кладовку и достает из аптечки флакон с доверовым порошком[84], растворяет столовую ложку его в воде и дает священнику. Тот выпивает его и вскоре забывается легким сном. Проснувшись, он выглядит очень бледным и жалуется на сильную боль в нижней части живота. Самнер щупает у него пульс и смотрит на язык, который выглядит обложенным. Кожа у него твердая и натянутая, но признаков грыжи не наблюдается. Но, когда он нажимает чуть повыше подвздошной кости, священник складывается пополам, крича от боли. Самнер отнимает руку и смотрит в окно домика – снаружи идет снег, и стекла покрылись морозными узорами.

– Если вы сумеете удержать в себе бренди, это должно помочь, – говорит он.

– Господи, как мне хочется помочиться, – отвечает старик, – но я не могу выдавить ни капли.

Анна присаживается подле его кровати и негромко, на ломаном английском начинает читать письма святого Павла коринфянам. По мере того как полдень переходит в вечер, боли у священника усиливаются, и он начинает стонать и задыхаться. Самнер делает ему горячий компресс и находит болеутоляющее в медицинской аптечке. Он говорит Анне, чтобы та и дальше давала священнику бренди и доверов порошок, а если боль станет еще сильнее – то и камфарную настойку опия. Ночью старик просыпается каждый час, глаза у него буквально лезут на лоб от боли, и он громко стонет. Самнер, который спит, сидя за столом и положив голову на скрещенные руки, всякий раз вздрагивает и просыпается с бешено бьющимся сердцем. Ему очень жаль старого священника. Он подходит к его койке, опускается рядом с ним на колени и дает ему бренди. Одной рукой поднося стакан к губам, другой рукой старик крепко держит Самнера за локоть, словно боясь, что тот уйдет. Зеленые глаза священника покраснели и помутились; губы у него запеклись, а его горячее дыхание отдает запахами отхожего места.

Утром Анна, улучив момент, когда старик не слышит их, спрашивает у Самнера, умрет ли священник.

– У него внутри образовался гнойник, – поясняет Самнер, показывая на точку в правой стороне собственного живота чуть выше паха. – Какой-то внутренний орган разорвался, и его живот наполняется ядом.

– Значит, вы спасете его, – говорит она, и это не вопрос, а утверждение.

– Я ничего не могу сделать. Это невозможно.

– Вы сами говорили мне, что вы – angakoq.