– Скажи ей, пусть делает так, как я только что показал, – говорит он. – Она должна проводить процедуру четыре раза в день, а в промежутке давать ему как можно больше пить.

– И белые пилюли тоже? – спрашивает Анна.

Самнер отрицательно качает головой.

– Скажи ей, пусть выбросит их, – говорит он. – От пилюль ему станет только хуже.

Анна хмурится и опускает глаза.

– Скажи женщине, что я – angakoq, – говорит ей Самнер. – Скажи ей, что я уже знаю столько, сколько священнику не узнать никогда.

Анна смотрит на него расширенными глазами и качает головой.

– Я не могу сказать ей такого, – говорит она.

– В таком случае скажи ей, пусть решает сама. Пилюли или уголь. Выбор остается за нею.

Он отворачивается, раскрывает свой перочинный нож и принимается обстругивать палочку. Когда же Анна вновь пытается заговорить с ним, он лишь отмахивается от нее.

Два эскимоса-охотника, которые спасли Самнера, неделей позже возвращаются в миссию. Их зовут Урганг и Мерок. Закаленные, длинноволосые, они отличаются жизнерадостным характером и каким-то мальчишеским задором. Их древние анораки потрепаны и зияют прорехами, а мешковатые меховые штаны лоснятся от ворвани и табачного сока. Сразу же по прибытии, привязав и накормив собак и обменявшись любезностями с Анной и ее братом, они отводят священника в сторонку и объясняют ему, что приехали за Самнером. Они хотят, чтобы он сопровождал их в очередной охотничьей экспедиции.

– Вам не придется охотиться самому, – немного погодя растолковывает Самнеру священник. – Они просто хотят, чтобы вы были рядом. Они подозревают, что вы обладаете магическими способностями, и потому думают, что животные потянутся к вам.

– Сколько я буду отсутствовать?

Священник выходит наружу, чтобы навести справки.

– Они говорят, с неделю, – сообщает он по возвращении. – Они предлагают вам взамен новый комплект меховой одежды и часть своего улова.

– Скажите им, что я согласен, – говорит Самнер.

Священник кивает.

– Они славные и добросердечные ребята, немного грубоватые и отсталые, разве что, и совсем не говорят по-английски, – поясняет он. – Вы сможете преподать им урок христианских добродетелей, пока будете находиться среди них.

Самнер поднимает на священника глаза и смеется.

– Будь я проклят, если сделаю что-либо подобное, – говорит он.

Святой отец пожимает плечами и качает головой.

– Вы куда более достойный человек, чем хотите казаться, – говорит он Самнеру. – Вы умеете надежно хранить свои тайны, в этом я уже убедился, но ведь и я имел возможность понаблюдать за вами.

Самнер облизывает губы и сплевывает в раскрытый зев печки. Сгусток зеленоватой мокроты несколько мгновений шипит на угольях, а потом исчезает.

– В таком случае я был бы вам благодарен, если бы вы перестали наблюдать за мной. Кем бы я ни был, это исключительно мое дело, полагаю.

– Да, разумеется, этот вопрос вы сами решите с Господом, – спокойно ответствует священник, – но мне больно видеть, что такой достойный человек так сильно себя недооценивает.

Самнер глядит в окошко на двух чумазых эскимосов и их разношерстную стаю собак.

– Приберегите свои советы для тех, кто в них нуждается, – роняет он наконец.

– Я даю вам совет Господа Бога нашего, а не свой собственный. И если и есть на свете человек, которому он не надобен, то я такого еще не встречал.

Утром Самнер надевает свой новый комплект мехов и усаживается на охотничьи нарты. Они везут его обратно в зимнее стойбище, к скоплению невысоких иглу, соединенных между собой крытыми переходами. Там и сям на истоптанном и исчерканном следами мочи снегу разбросаны нарты, шесты для палаток, рамы для сушки шкур и прочие приспособления из кости и дерева. Их встречает нетерпеливая толпа женщин и детей и дружный разноголосый лай собак. Самнера заводят в одно из самых больших иглу и показывают место, где он может присесть. Все внутреннее пространство снежного дома от пола до потолка завешано оленьими шкурами, а освещается и обогревается он масляной лампой из мыльного камня в самом центре, в которую заправляют китовый жир. Внутри промозгло и сумрачно, а в воздухе висит стойкий запах застарелого дыма и рыбного жира. Вслед за ним в иглу входят и остальные. Повсюду раздаются разговоры и смех. Самнер набивает свою трубку, и Урганг дает ему прикурить от тонкой лучины, сработанной из шкуры кита. Темноглазые детишки молча грызут кончики пальцев, забившись в темные углы. Самнер ни с кем не разговаривает, как не пытается и завязать общение жестами или взглядами. Если они считают его колдуном, думает он, пусть их. Он вовсе не обязан наставлять их на путь истинный или учить чему-либо.

Он наблюдает за тем, как одна из женщин нагревает над лампой металлическую кастрюлю, до краев наполненную кровью котика. Когда кровь начинает парить, доходя до высокой температуры, она снимает кастрюлю со слабого огня и пускает ее по кругу. Каждый из присутствующих отпивает понемногу и передает ее соседу. Самнер понимает, что это не какой-то ритуал или обычай; просто аборигены привыкли именно так начинать трапезу. Когда кастрюля переходит к нему, он отрицательно качает головой; когда же ее суют ему в руки насильно, он принимает ее, нюхает, после чего передает соседу справа от себя. Вместо крови ему предлагают кусок сырой печени котика, но и это подношение он отклоняет. Он начинает понимать, что своим отказом обижает их, подмечая смятение и жалость в их взглядах, и спрашивает себя, а не лучше ли будет ответить согласием. Когда кастрюля переходит к нему по второму разу, он принимает ее и пьет. Вкус нельзя назвать неприятным, ему случалось пробовать и кое-что похуже. Она напоминает ему маслянистый вариант супа из бычьих хвостов без соли. Он вновь прикладывается к кастрюле, давая понять, что пьет в охотку, после чего передает кастрюлю дальше. Самнер чувствует их облегчение и удовольствие, которое они испытывают оттого, что он принял предлагаемый ему дар и породнился с ними. Подобная убежденность не вызывает у него неудовольствия, хотя он и знает, что они ошибаются. Он не породнился с ними – он не больше эскимос, чем христианин, ирландец или доктор. Он – никто, и расставаться с этой привилегией ему очень не хочется. После трапезы начинаются игры и танцы. Самнер наблюдает за участниками и даже присоединяется к ним, когда его приглашают. Он бросает мяч, сработанный из кости моржа, и пытается поймать его в деревянную чашку, или неумело подпевает им в хоровых песнях. Они улыбаются и хлопают его по плечу, показывают на него пальцами и смеются. Он говорит себе, что делает это ради нового комплекта мехов и обещанного мяса котика, которые он намерен отдать священнику. Он просто старается рассчитаться с долгами.

Спать они ложатся все вместе на платформу, сложенную из снега и накрытую ветками и шкурами. Между ними нет никаких барьеров или отличий, как нет и попыток соблюсти уединение, иерархию или огражденное пространство. Они похожи на овец, думает он, которые все вместе спят на земле в загоне. Проснувшись посреди ночи, он слышит, как неподалеку совокупляются двое. Издаваемые ими звуки свидетельствуют не об удовольствии и облегчении, а о неохотном удовлетворении какой-то низменной потребности. Рано утром его будит и предлагает воду Панни, одна из двух жен Урганга – широкоплечая, коренастая женщина с широким лицом и застывшим на нем яростным выражением. Урганг и Мерок уже готовят снаружи нарты для охоты. Присоединившись к ним, он отмечает, что они ведут себя куда тише и не так громогласно, как давеча, и понимает, что они нервничают. Очевидно, вчера они безудержно хвастались великой магией белого человека, а сегодня спрашивают себя, не наговорили ли лишнего.