– Почему «правосудия»? – спросил Влад.

– Местный феодал здесь правил суд… И вернее всего, это было место сбора судей в этой части средневековой Швейцарии, еще не объединенной в конфедерацию…

– Праведный? – с иронией спроси Брис. – Или в чью-то пользу?

– Да или нет – это время было феодальное, – ответила гид. – Но одно можно с уверенностью сказать: свод законов Швейцарии очень древен, и старше в Европе только Британский…

Я обратил внимание всех на еще один огромный камин:

– Смотрите, над камином, видимо, символ феодала, но с гербовым щитом. На нем флаг уже всей Швейцарии?

Продолжила гид:

– Здесь все сохранилось, как двести лет назад, когда кантоны страны объединялись. Поэтому именно этот флаг принадлежность всей страны… Зал был не столь велик, но казался просторным за счет эффектной гармонии всего зала с потолком – по цвету, камню стен, светлого пола из выложенных плит. Тонкие колонны довершали устремление вверх.

Гид пояснила, что замок неоднократно укреплялся, достраивался и перестраивался.

– В нем фактически четыре этажа, – говорила она, ведя нас по узкой каменной лестнице куда-то вниз.

Так мы оказались в подземелье, но не совсем под землей. Это был тюремный зал, но какой! Во-первых, он был светел, потому что окна выходили на уровень воды озера – по потолку гуляли светлые блики и зайчики от дневного света. Во-вторых, это была часть замка, сохранившаяся с его первых дней. Вернее всего, тогда здесь была не тюрьма, а обычный зал, одна из стен которого сплошь состояла из простой скальной породы.

О том, что это все же был изначально зал замка, говорили колонны с цветком лотоса наверху. Поддерживая потолок, восемь вертикалей создавали ряд полукруглых сводов, плавно и крестообразно пересекающихся друг с другом.

– Смотрите сюда, – воскликнул я, указывая вверх. – Там – надпись… И каждый стал, шевеля губами, читать короткое «Байрон», по-английски, конечно.

И уже не гид, а я сам пояснил:

– Здесь в двадцатых годах прошлого века, незадолго до роковой поездки Байрона в Грецию, он был пленником местного феодала. Поместили поэта сюда за дерзость и независимый характер, обвинив его в… шпионаже…

По выход из замука, прежде, чем ринуться в горы, мы перекусили бутербродами из еще теплой булки с острым сыром и вкусным местным молоком. Ну совсем как у нас в Подмосковье – молоко продавали тут же, разливая из бидона в грубые обливные кружки или в пластиковые стаканчики.

Почему кружки? Дело в том, что на кружках было изображение замка Шилон с пожеланием встретиться с посетителями еще раз. Такая керамическая кружка – не просто сувенир, а память о швейцарском молоке от знаменитых на весь мир швейцарских коров!

Так случилось, что каждый из нас был дважды осчастливлен – и молоком, и кружкой. И по сей день среди сувенирных кружек из многих стран мира эта «молочная» кружка всегда привлекает внимание новых людей в моем доме.

Арендованный приземистый микроавтобус английской марки «Остин», как нам сказали, особенно хорошо приспособленный для поездок по узким горным дорогам, понес нас от замка вдоль правого берега реки Роны. Через полсотни километров мы свернули на север и, все еще вдоль реки, стал подниматься по пологим склонам долины Мартинивилль в горы.

Склоны то ли уже зеленели, то ли всегда были такими, но по ним там и сям бродили стада коров, чаще всего светлых тонов – от палевого до коричневатого. Крепкие и коротконогие буренки волочили вымя по траве, а может быть, она была такая высокая и густая?

Дорога была узкая и асфальтированная. Местами на северных склонах оврагов и небольших ущелий еще лежал снег, отчего контрастность белого, зеленого и серо-скального радовала глаз.

Неожиданно нам повстречалось стадо, вернее, стадная процессия – впереди шли козел и козочка, которыми «управлял» молодой парень в черной куртке с красной окантовкой и белоснежной рубашке. За ними шли пять коров, к рогам которых были привязаны крохотные елочки с искусственными цветами и лентами.

Пропуская процессию, мы остановились и наблюдали, как из-за поворота выходили все новые палево-коричневые буренушки с веточками ели, цветами и лентами на рогах. Глухо звякали колокольчики – главная гордость швейцарских владельцев коров.

Все это что-то обозначало, но мы были настолько увлечены картиной патриархальности, что не подумали спросить: что за действо это было? Так и простояли мы, пока процессия не скрылась за поворотом.

Что меня поразило, так это отсутствие коровьих лепешек на асфальте. Об этом своем открытии я уведомил Бриса.

– Культурная страна, Максим, – с коротким смехом молвил он, – а если серьезно, то отлично налаженный режим – поели, поспали и…

– Это хорошо не только скоту, но и людям, – встрял Стоян. – В этом случае мы становимся более свободными в своем времени…

Дорога уводила нас все выше в горы. Как с идущего на посадку самолета, в долине под нами оказались красночерепичные домики, нанизанные на дороги и улицы. В центре городков и сел выделялись белые башенки-колокольни с обязательным циферблатом часов. В конце концов селения внизу стали походить на топографическую карту.

Не поспешая, мы карабкались в горы уже часа два и решили остановиться у мостика, каменные блоки которого замшелостью и неуловимыми признаками наводили на мысль об их древнеримском происхождении.

Автобус встал у обочины, склон которой уходил далеко вниз, к ручью. В полной тишине снизу доносился шелест воды на больших и малых камнях. Мы открыли дверцы авто сбоку и сзади, сели на сидения и в багажник, выставив наружу ноги. В расщелине гор виднелась голубая долина с одинокими домиками и линией дороги возле них.

Голубое небо, много солнца и свежесть ветерка, приносящего с вершин гор запах талого снега, убаюкивали нас. Говорить не хотелось. Мы были в другом мире и каждой жилочкой ощущали те блага, которые недоступны нам – жителям крупных городов.

– Знаешь, Максим, – задумчиво произнес Стоян, – пара дней, прожитых среди этой красоты, – это заряд бодрости на месяцы.

– Знаю, Стоян! – согласился я ним. – Причем с возрастом все больше влечет в глушь, подальше от дорог и вообще скоплений жилья.

– Максим, ты тяготишься скоплением людей? – присоединился к разговору Влад.

– Очень! Меня и множество людей, и множество автомашин, и множество зданий угнетает…

– И где ты чувствовал себя всего неудобнее? – просил Брис.

Я помолчал и собрался с мыслями, хотя знал наверняка, что все это уже не раз отмерено и отрезано. И ответил:

– В Токио – в толпе людей, а в Нью-Йорке – среди бетона, стекла и железа зданий…

– А техника?

– Странно, Брис, но завод, даже металлургический гигант, меня не тревожит…

– Это потому что в нем ты видишь разумное начало. Как бы живой организм…