«Почему я рассказала Евандеру, что я не Адалин? Почему он не поднял панику, не рассказал обо всем Силиусу и Феликсу? Вот они – стоят левее алтаря, в первом ряду, словно мраморные статуи. Откуда Евандер знает, что нужно молчать? И что, ради милостивых Санкти, я еще ему рассказала?»

Виски пронзила резкая боль, и Агата покачнулась, едва не слетев со ступеньки, на которой ей положено было стоять. Ступеней было всего три, и они тянулись поперек всего зала, возвышая алтарь над слушателями. Агата начинала слушать речи священнослужителя с самой нижней ступени; после того как монахи убедились, что она принимает все их слова смиренно и покорно, принцессе позволяли подняться на ступеньку вверх, а после окончания напутствий монаха – остановиться на самой верхней. Девушке показалось, что слева хмыкнул Силиус, хотя это явно было игрой воображения.

Монах-тройная-митра, как про себя обозвала его Агата за необычный головной убор, замолчал, давая ей время. Лжепринцесса помнила, что сейчас настал черед молитвы, когда ей положено на коленях, молча обратиться к образам Санкти.

Агата с облегчением опустилась на мягкую бархатную подушку. Беспокойная река слов, ожидавшая очереди быть высказанной, вмиг иссякла, и девушка не могла начать молиться. Время шло, а в голове было на удивление пусто, словно не было ничего, что она могла доверить Санкти на исполнение.

«Я разберусь сама», – решила Агата, обращаясь к резным статуям, не имеющим четких очертаний. Они прятались в высоте потолка, в самых темных углах, и никто не мог сказать точно, чьи тела и лица там изображены – смиренной и непокорной дев, венчающих вход, или мифических существ, чьими изображениями пестрила лепнина на фасадах домов. Агата предпочитала думать, что в кои-то веки выбор предоставляли молящимся – у Санкти были тысячи лиц, и никто из монахов не настаивал, что поклоняться нужно лишь одному их образу. Конечно, многим прихожанам были ближе человеческие образы Санкти в виде дев у входа в храм, и к ним обращалось большинство молитв. Но Агате были больше по душе мифические создания, которых изображали фрески в главном зале – крылатые драконы, повелевающие водой, огромные медведи, изрыгающие огонь, и хищные птицы, способные поднять на своих крыльях целые города. Это были далеко не все образы, но в то, что Санкти способны принять такой лик, верилось больше, чем в то, что они опустятся до формы слабого человека.

«Вы многое перемешали, Санкти, и ваши руки толкнули меня в закипающий котел. Но я выберусь. Обязательно разберусь, и единственное, о чем прошу, – не мешайте. Пожалуйста. Дайте шанс».

Агата поднялась с колен и повернулась к притихшему за ее спиной народу. Она видела довольные лица: жителям Мурусвальда и приезжим со всех концов королевства понравилась церемония. Народ зашевелился, услышав, что двери храма отворились, и понемногу потянулся к выходу.

Рыцарь Феликс, заметив направленный на него взгляд Агаты, кивнул и пошел в другую сторону, туда, где его ждал воин из многочисленной охраны. Лжепринцесса стояла, пытаясь понять, куда ей идти, – на нее, казалось, перестали обращать внимание. Монахи, чинно удалявшиеся вглубь храма, не соизволили попрощаться – видимо, подобная отстраненность была им привычной.

Агата заметила на другом конце зала, у одной из массивных колонн, своего рыцаря в компании неизвестных ей людей, среди которых – у Агаты перехватило дыхание – она различила профиль настоящей принцессы. «Неужели Санкти решили помочь?» Вот она – Адалин, ее госпожа, стоит подле Евандера, а монах рядом внимательно слушает их разговор. Агата, не думая, соскочила со ступенек и направилась к ним, желая найти ответы у той, чье место она заняла.

* * *

«…едва мое сердце остановится, пусть магия пройдет волной до самых дальних уголков мира. Не даруйте мне мягких прикосновений ваших рук, лучше успокойте ими брата – пусть Грегори не видит в страшных снах моего лица, а отец смирится с утратой, и сердце его выдержит потерю. Позвольте моим близким получить все, что хранят их мечты. Жертвуя свою жизнь, я прошу вас, внемлите моим желаниям».

Адалин почувствовала, как камень на сердце становится меньше. Она с трудом подобрала слова, пытаясь сосредоточиться, в то время как Леверн медленно вел ее сквозь толпу, покрывающую его тихой бранью. Рыцарь увидел, что Винсент и Евандер вновь появились в зале: они, прячась в тени массивных колонн, куда едва дотягивал свои огненные руки свет тысячи свечей, о чем-то тихо спорили.

Леверн всегда хорошо чувствовал момент, когда надо уйти. Будь то паб, в котором драка грозила стать неконтролируемой, либо же бесконечно нудное совещание в кабинете деда, которое собиралось стать убийственно скучным.

И сейчас, поймав момент, он нарочито медленно продвигался с что-то шепчущей себе под нос Адой к командиру, не представляя, что скажет хмурый мужчина на их появление. Обходя человека в форме, не обращающего внимания ни на что, кроме склонившей колени лжепринцессы, Леверн напрягся – угли под их ступнями с каждой минутой становились горячее.

Из всего, что уже случилось с ними в Мурусвальде, ему сложно было выделить что-то более запоминающееся, чем лицо Винсента в тот миг, когда он увидел Адалин в жалких попытках спрятаться за спиной Леверна. Удивление Винсента, не сразу сменившееся плохо скрываемым гневом, откровенно позабавило молодого рыцаря.

– Какого… белобрысый… – начал командир, рискуя привлечь к себе внимание.

– Это все она, – сразу оправдался Леверн, не стыдясь скинуть всю вину на Аду. – А ты отлично выглядишь! Не знал, что рясы раздают всем желающим. Но, пока ты заботился о памятных безделушках из храма, мы вспомнили, что крошке Аде тоже нужно в большой и страшный храм. – Баламут в душе Леверна не мог не ехидничать. – Привет, Ев! Рад, что ты жив, приятель. – Леверн на ходу приобнял Евандера, не выпуская другой рукой запястье Адалин.

Евандер, поначалу решивший не вмешиваться в разговор, понял, что избежать внимания не получится – принцесса, которой он обязан служить, не спускала с него испепеляющего взгляда. Он сразу понял, что стал для нее предателем.

– Я видел письмо своими глазами. – Не рискнув начать с приветствия, страж сразу перешел к делу. – Простите меня, Ваше Высочество, но в моих словах нет лжи. Я отдал бы все, чтобы оказаться неправым. – Евандер постарался говорить со всей искренностью, на которую был способен.

Уголки губ Адалин поползли вниз, и принцесса прикрыла глаза, сдерживая гнев, накрывающий своими мощными крыльями ее сердце. «Вот он – человек, причина боли моей души, тот самый гонец, принесший весть, которая перевернула мир с ног на голову. Что я могу ему сказать, чтобы образумить? И стоит ли вообще что-либо доказывать…» Прижав укрытые плащом руки к груди, Ада, вдохнув поглубже воздух, сказала:

– Спасибо. За то, что спасли нас в лесу. Пусть я не могу принять такое мнение, знайте, что преданность ваша вне подозрений.

Евандер не верил своим ушам – такого он не ожидал. Позади принцессы гордо стоял Леверн, ощущавший себя мудрым наставником, чей ученик только что добился успеха. Винсент прошипел ему сквозь зубы, схватив за плечо: