— Но каковы же признаки Его бытия?

— Логически его обосновали Платон и Аристотель, а затем Фома Аквинский и Лейбниц. Я имею в виду каузальный аргумент. Основная его идея формулируется просто. Из физики и собственного повседневного опыта мы знаем, что у всех событий есть причина, а последствия их становятся причиной других событий, и так далее, как в эффекте домино. Если у Вселенной было начало, из этого следует, что каждая событийная цепочка тоже имела свой исток. Двигаясь от причины к причине, мы доберемся до момента возникновения Вселенной — того, что сегодня называют Большим взрывом. А какова первопричина всех других причин? Что запустило машину, что привело ее в действие?

— Бог?

Луиш Роша улыбнулся.

— Вполне вероятно, — почти шепотом произнес он. — Если разобраться, гипотеза о вечной Вселенной исключает бытие Бога. Вселенная всегда существовала и существует сама по себе. В вечной Вселенной, без начала и конца, цепь домино-причин бесконечна. — Он поднял кверху палец. — Идея же Сотворения мира, в свою очередь, с неотвратимой неизбежностью предполагает наличие первопричины. Однако следует соблюдать предельную осторожность и не впадать в ошибку, объясняя все «Богом пробелов» каждый раз, когда мы не располагаем ответом на какой-то вопрос, в то время как в действительности есть и другое объяснение. Резюмируя вышесказанное, считаю важным выделить следующее: Творение соотносится с проблемой Творца, и сколько ни углубляйся в суть, мы обречены возвращаться к этому кардинальному вопросу. — Луиш Роша покачал головой. — С другой стороны, если мы вводим в уравнение величину «Бог», определяя в условиях, что это Он совершил акт Творения, то в дальнейшем сталкиваемся со множеством новых проблем. Первая: где пребывал Бог, если до Большого взрыва не существовало ни времени, ни пространства? Следующая: что явилось причиной Бога? Ведь если все имеет причину, значит, ее имеет и Бог.

— Следовательно, первопричины не существует…

— Или она есть, кто знает? Мы, физики, состояние в начальный момент Большого взрыва именуем сингулярностью. В этом смысле, по аналогии с Большим взрывом, который возник из сингулярности, можно было бы сказать, что сингулярность — это Бог.

Томаш пригладил рукой волосы.

— Данный аргумент представляется интересным, но он не является окончательным, разве не так?

— Да, — согласился физик. — Он не окончательный. Имеется и второй довод, который кажется значительно более сильным. Философы называют его по-разному, что же касается профессора Сизы, то он называл его… аргументом намеренности. Вопрос намеренности, как вам известно, с точки зрения толкования, имеет чисто субъективный характер. То есть имярек может намеренно совершить нечто, но другие никогда не могут быть абсолютно уверены, что это нечто результат намеренного действия. Можно лишь предполагать, строить догадки, и только сам совершивший деяние достоверно знает, намеренное оно или нет. — Луиш Роша, повернув руку ладонью вверх, повел ею в направлении Томаша. — Если, допустим, вы опрокинете этот стол, я могу интерпретировать подобное деяние, пытаясь оценить, сделали вы это намеренно или нет. Вы могли сделать это намеренно, но притворились, что произошла досадная случайность. Иначе говоря, только у вас будет абсолютная уверенность относительно предумышленности вашего действия, моя же уверенность всегда будет субъективной, понимаете?

— Да, — заверил Томаш. — Но к чему вы это говорите?

— А к тому, что хочу подобраться вот к какому вопросу: с каким намерением создана Вселенная?

Физик испытующе смотрел на историка.

— На кону вопрос, который стоит больших денег, — прокомментировал Томаш, подражая ведущему телеигры «Кто хочет стать миллионером?» — Итак, каков ваш ответ?

— Если б я его знал, то рискнул бы получить эти деньги, — разразившись хохотом, подыграл ему Луиш. — Однако за более полным ответом нам придется обратиться к профессору Сизе.

— Но он, боюсь, далеко отсюда. Как по-вашему, может ли кто-то еще дать ответ?

Физик глубоко вздохнул, тщательно взвешивая слова, прежде чем произнести их.

— Я полагаю, ответить на него положительно непросто, тем не менее имеются интересные наметки.

— Я весь внимание.

— Весьма яркий довод изобрел в XIX столетии Уильям Пейли. — Физик указал на деревянный пол ресторана. — Представьте, что, войдя сюда, вы обнаружили лежащий на паркете камень. При его виде у вас, наверное, промелькнула бы мысль: какого черта здесь делает этот камень и кто его приволок? Однако если б вы нашли камень на прогулке в поле, никаких вопросов, вероятнее всего, у вас бы не возникло, вы просто подумали бы: он всегда существовал и лежал тут, это совершенно естественная вещь. И тут же забыли об этом. А теперь представьте, что я нахожу в поле не камень, а нечто необычное. Будет ли ход моих мыслей точно таким? Разумеется нет. Рассмотрев находку, я пойму, что это часы, то есть сложный механизм, изготовленный искусным мастером для вполне определенных целей. И вот я спрашиваю: по какой такой причине в случае с камнем у вас не возникли такие же рассуждения, как у меня в случае с часами?

Вопрос на мгновение повис в воздухе.

— Мне понятно, куда вы клоните, — заметил Томаш.

— Как член сообщества разумных существ, представителями которого изобретены часы, я знаю о намерениях, предшествовавших их созданию. Однако не принадлежу к числу тех, кто, так сказать, изобрел камень, и поэтому не могу быть объективно уверен в намеренности его создания. Я лишь могу предположить, что какое-то намерение было. С другой стороны, даже человек, никогда раньше не видевший часов, без труда способен прийти к заключению, что перед ним произведение мыслящего ума и умелых рук, не так ли?

— Послушайте, — взмолился Томаш. — Мы говорим о совершенно разных вещах, разве нет?

— А разве да?

— Конечно же да. Вы пытаетесь сравнить сложное механическое приспособление с простым камнем.

Луиш покачал головой.

— Вы не поняли, что я хотел сказать.

— Так объясните!

Физик обвел взглядом ресторан и остановил взгляд на видневшихся за окном зеленых кронах лип и небе над ними.

— Вы обращали внимание, сколь сложно организовано мироздание? Задумывались, до каких мелочей должно быть совершенным устройство Вселенной, чтобы исправно действовала Солнечная система? Или чтобы осуществлялось взаимодействие атомов? Или зарождалась новая жизнь? — Рука Луиша Роши указала на реку, гладкой лентой вытянувшуюся вдоль набережной. — Или чтобы Мондегу текла таким вот именно манером? Вы не находите, что все это устроено бесконечно более сложно и умно, нежели механизм обычных часов?

Томаш остолбенело смотрел на своего собеседника.

— Н-да… действительно…

— Если такая простая вещь, как небольшие часы, придумана и сделана думающим существом и за этим стоит определенное намерение, что в таком случае мы можем сказать о Вселенной в целом? Если человек, который никогда прежде не видел часов, увидев их в первый раз, способен понять, что это — умная вещь, созданная мастером, почему, отмечая грандиозную сложность Вселенной, мы не можем прийти точно к такому выводу? Если все вокруг создано с умом и для определенной цели, почему не допустить, что в возникновении мира есть намерение? Если вещи устроены умно и мы видим это, почему не допускаем, что за этими умными вещами стоит некий разум?