«The dream has ended / For true love died».

Сон закончился. Потому что истинная любовь умерла.

Такие там были слова; когда она их слушала, они казались ей правдой.

Сандра лежала в бассейне с закрытыми глазами и уносилась прочь, и вдруг на миг она стала той женщиной на дне бассейна — той, что была на карте Бенку. Кто она была такая?

Миг, всего лишь на миг она это представила — так ужасно, так страшно. Что же на самом деле увидел Бенку?

Ведь она все же выбралась. Аландец склонился у края бассейна и выпустил ее, а потом приехал автомобиль, и она укатила куда хотела. Не только навстречу неизвестной судьбе, если бы все было так просто…

Но теперь — конец фантазиям, потому что раздался голос Дорис:

— Я объявляю тебя умершей И воскресшей. А теперь будем танцевать, самый последний танец.

Потому что сон закончился. Истинная любовь умерла. И настала реальность.

Сандра встала, и заиграла музыка, Дорис обняла ее, не крепко, а как полагается для танца. Медленного-медленного, томительного танца.

Под убаюкивающую песню. И они обе, они почти плакали.

Где-то зазвонил телефон. Дорис вдруг заторопилась, бросилась отвечать на звонок.

— Сейчас мы ответим!

Она бросилась к телефону и подняла трубку, а Сандра так и осталась там, на дне бассейна, в ожидании.

Звонила Лиз Мааламаа, она сообщила, что привезет сейчас продукты, которые они заказали в магазине.

— Ничего мы не заказывали, — возразила Сандра.

— Наплевать, — сказала Дорис. — Давай танцевать. Заведем снова эту песню.

Так они и поступили и стали танцевать.

И вдруг раздался оглушительный крах — стекло разбилось, и вошла Лиз Мааламаа: никто ей не открыл, и она разбила стекло в двери. И вот Лиз Мааламаа стоит у двери в подвальный этаж вся в осколках и каких-то жучках-паучках.

— Девочки, девочки, — воскликнула она, — чем это вы занимаетесь? Девочки, девочки, смотрите, не наделайте друг дружке вреда!

И, заметив, что девочки слушают ее, добавила:

— Иисус любит вас. Любите ближнего, как Иисус любит вас. И он возьмет дамоклов меч и разрубит туман.

Лиз Мааламаа держала на руках маленькую скулящую собачку.

Рита-Крыса. На Втором мысу продолжался летний дачный сезон. Дети моря оставались по-прежнему детьми моря, верные самим себе и своему предназначению — быть детьми моря на летнем отдыхе. В белых костюмах, независимые, как всегда общающиеся лишь в избранном кругу, иными словами, только в своей компании. В это лето в Стеклянном доме живет лишь Кенни. Ходят слухи, что баронесса больна. Но несколько раз за то лето она выходила на люди; за ней приезжало такси, и потом она сидела в инвалидном кресле на скале рядом со Стеклянным домом, закутанная в одеяла и в темных очках. В плохую погоду она оставалась у себя в Зимнем саду. Если присмотреться, можно было разглядеть ее темную тень, там внутри. Ее видели. Иногда. Рита видела. Она ходила к дому на Первом мысе, стояла там на шаткой опасной сгоревшей башне и осматривала окрестности.

Когда баронесса приехала в Стеклянный дом, детей моря еще не было. Надо было как следует все убрать к приезду баронессы. Позвали «Четыре метлы и совок». Сольвейг и Риту. Раньше она отказывалась переступать порог этого дома. Это была граница. Но теперь все изменилось.

— Надо пригласить извергов, — сказал Бенку как-то раз ранней весной, демонстрируя «классовый подход», которому был теперь привержен. Рита так от этого устала. Так устала от всего, что заключало в себе плохо скрытую досаду. Ее брат и сестра, в них этого было предостаточно. Где это сидит? В генах?

Похоже на то. Что касается Бенку, значит. Короче. В это лето Бенку НЕ был на скандинавских курсах по марксизму в летней профсоюзной школе, не был он и в школе мира в Москве, и в рабочем лагере в ГДР или Польше. Он вообще не сделал ничего в поддержку миролюбивых сил во всем мире.

Но и «совком» при четырех метлах он быть не желал.

Нет. Бенку «искал себя» с Магнусом фон Б. в городе у моря. Там они жили в квартире, принадлежавшей отцу Магнуса фон Б., и, когда им нужны были деньги, работали в порту. В остальное время просто болтались без дела, били баклуши.

«Искал себя». Забавно. Но не очень-то весело для тех, кто остался здесь и должен был выполнять всю его работу.

Его отсутствие злило Риту больше всего. С этим она никак не могла смириться.

Все, кто были не в Поселке, а где-то еще. Например, Ян Бакмансон и его семья: они были на островах Фиджи. Изучали особый вид рептилий, который обитал лишь в тех широтах. Ян Бакмансон писал, что там удивительно прозрачная вода. Эти проклятые письма! «Сверкающая лазурь».

Люди, которые не держат своих обещаний. Она прекрасно помнила слова Тины Бакмансон: «Ясное дело, Рита переедет жить к нам в город у моря. У нас большая, просторная квартира, и комната Сусанны пустует».

Это было уже после того, как дом на Первом мысе пострадал от пожара и семейство уехало назад в город.

— Практические детали мы обсудим позднее, — пообещала Тина Бакмансон. — Там сейчас немного неприбрано, мы пока еще в процессе переезда.

— Позже, Рита, — сказал Ян Бакмансон по телефону весной. — После лета. Потом.

«Тебе бы тут не понравилось. Мы живем среди мусульман. У них строгие нравы. Женщины должны ходить в одежде в душ (или плавать). Маме это с трудом дается. Привет. Твой Я.».

Второй мыс, Стеклянный дом, дети моря. Рита невольно ими любовалась. Особенно Кенни.

Кенни в то лето чаще всего проводила время с девушкой из другого дома на Втором мысе. Ее звали Анна Шёлунд, или как-то так, за поступление в институт родители подарили ей «ниссан-шерри», конечно же, винно-красного цвета, и теперь она проводила «последние летние каникулы», или как там еще они называются, чтобы начать осенью учебу по специальности «интерьер зданий», на которую было очень сложно поступить. Анна Шёлунд подрабатывала тем, что продавала пластинки в магазине в городе у моря, но, похоже, она с легким сердцем готова была распроститься с этой работой, потому что с началом лета только и делала, что гоняла как одержимая вместе с Кенни на своем «ниссане-шерри» по проселочным дорогам в Поселке, конечно, когда они не изображали из себя детей моря, поглощенных виндсерфингом, парусными лодками и тому подобным на побережье у Второго мыса.

Но вот чем это закончилось: однажды, когда Рита шла по дорожке, направляясь ко двору кузин, ее чуть не сбил злополучный «ниссан-шерри», в котором сидели Анна Шёлунд и Кенни. Подняв клубы пыли, они затормозили за несколько метров до нее, чтобы, как они заявили (при этом хохотали во все горло, пусть и не со зла, Рита не отличалась добродушием и восприняла это иначе), попросить прощения.