Только быть единственным, кому достанется пуля, не хочется никому. Если пристрелят соседа, еще можно отомстить, пока глаза застит кровавым туманом. А жертвовать непонятно за что…

Матросы дышат со свистом, тяжело захватывают разинутыми ртами воздух, и с каждым мгновением ярость уходит прочь.

Теперь британец тоже заходит внутрь, оглядывается и брезгливо бросает:

– Все вон!

На улице гораздо легче отделить своих от чужих, да и кулачные забавы лучше идут в полумраке, чем при свете дня.

– Платить кто будет? – Здоровенный кабатчик смотрит на выходящих моряков и, кажется, готов вытрясти из них все деньги до последней полушки. Если понадобится – вместе с душой.

Только почему же раньше помалкивал?

– Сейчас заплатят, – по-русски бросил ему Валера. Он запоздало подумал, что сейчас к кабаку подбежит виденная в отдалении толпа, и тогда драка рискует вспыхнуть с новой силой. Еще бы знать, кому неслась подмога!

На практике все оказывается еще хуже. Вместо спешащих в битву моряков невесть откуда объявляется десяток стрельцов в характерных кафтанах. Разве что не в красных, как в фильмах, а в фиолетовых. Правда, без бердышей, лишь с ружьями в руках да саблями у пояса.

Как видно, моряки увидели спешащий к кабаку патруль и решили, что теперь помощь не понадобится.

…Кабанов объявился ближе к вечеру. Пусть в период белых ночей это понятие несколько относительное. С ним был Флейшман.

– Выйдем поговорим, – Командор мотнул головой в сторону двора. Там, с внутренней стороны дома, был небольшой сад с парой вкопанных в землю лавок.

– Блин! Могли бы и в доме, – пробурчал Валерий.

– Дом ты снимаешь. Так? А местные поморы не курят. Как и остальное население России. Пока Петр не заставит. Соответственно, дымить в комнатах невежливо по отношению к хозяевам. – Сергей сразу принялся набивать трубку.

– Душа-человек, – хмыкнул присевший с другой стороны Флейшман, делая то же самое.

Дружно закурили, ибо какой разговор без втягивания в себя табачного дыма?

– Рассказывай, что узнал. – Командор был серьезен.

– Обычная драка, – сразу понял, о чем речь, Валера. – Британцы первыми задрались, вот нашим, ядрен батон, и пришлось помахать кулаками. Жертв нет, если не считать переломанные носы, выбитые зубы да поставленные фонари. Только стрельцы здорово приставали. И так быстро заявились, блин!

– Хочешь сказать – знали? – уточнил Командор.

– Откуда?

– Вот и я бы хотел это узнать. Конечно, драка могла быть случайной. А если нет? И стрельцы вовремя подоспели, и Апраксину доложили о случившемся едва ли не в тот же миг. Причем с указанием на буйных французов, не дающих покоя мирным английским морякам, которые уже не первый год посещают Архангельск. Так что не стоит исключать чей-то умысел. Нас тут мало. Обвинить нетрудно. Потом доказывай, что не верблюды.

– А что воевода? – после некоторой паузы, потраченной на осмысливание прозвучавших предположений, спросил Валера.

Критиковать или соглашаться он не стал.

– Пока оставил без последствий. Но все равно не нравится мне это. – Командор запыхтел трубкой.

– Надо, блин, взятку дать. Наверняка же берет.

– Берет. Но не только от нас, – вставил Флейшман.

– Пришлось заявить о привезенных на продажу штуцерах и даже продемонстрировать стрельбу. Оружие Петру необходимо. Посему воевода стал относиться к нам несколько добрее. Даже предложил выгрузить товары в казенный склад, обеспеченный охраной. Дабы случайно ничего не пропало. А корабли я договорился перегнать к верфи. Не стоит дразнить гусей. Еще попробуют напасть невзначай. Держать команду на борту все равно нельзя. – Кабанов, как всегда, действовал сразу. Перестраховаться же старался вдвойне.

– Без кораблей застрянем здесь навсегда. Так хоть уйти сможем. – Пусть Флейшман поддержал переселение на родину, но с отговоркой, чтобы в случае чего можно было вернуться.

– Это понятно. С остальным как? – отмахнулся Валера.

– Апраксин своей властью принять нас на службу не может. Вернее, может, но только на верфи. Царь в походе. В Москве князь-кесарь Ромодановский. Рекомендательные письма ему воевода напишет. А там посмотрим. Азов Петр все равно не возьмет. Следовательно, вернется скоро.

– Почему не возьмет? – не понял уверенности Командора Ярцев.

– Потому что Азовских походов было два. Это я еще после прочтения «Петра Первого» помню. А пошли туда в первый раз. Короче, мы с Юрой подумали и решили: всем в Москву ехать нечего, три-четыре человека на первый раз будет достаточно. Обстановку получше разведать, с царем, если получится, поговорить. И уже от этого плясать. Остальным же пока привести в порядок корабли. Товару прикупить. Свой лишний продать. Отсюда самим развозить нет никакого смысла. Дороги дальние, порядки неизвестные. Большее мороки будет, чем прибыли.

Дела торговые Валеру интересовали больше как потребителя. Он давно уяснил, что коммерсанта из него не получится.

– Кто поедет?

– Мы с Юрой, – улыбнулся Командор. – Остальные под вопросом. Хочешь, отправляйся с нами.

– Аркаша и Женя останутся здесь торговать, – добавил Флейшман. – Ребята надежные, справятся.

Ярцев задумался. Москву он никогда не любил. Разумеется, в своем времени. Сейчас она совершенно другая, словно принадлежит иной стране. И вроде интересно взглянуть, и невольно боязно. Что ждет в незнакомом городе с известным названием? Да еще Женевьева. Оставить одну здесь – обидится. Везти ее сразу туда – кто знает, что там ждет? Путешествовать лучше без женщин. Спокойнее, да и работа идет намного лучше.

– Наверно, останусь. Штурман вам на суше не понадобится.

– Хорошо. – Кажется, Командор рассчитывал на отказ и предложил ради проформы: – Кузьмина и Ардылова оставишь себе. Плюс – кого-то из офицеров. Как только прояснится, мы сразу пришлем весть. Но это еще успеем обговорить. Дела тут быстро не делаются. Это же родина. Слово какое!

Но в тоне его не было заметно ни радости, ни удовлетворения…

Мы просиживали в Москве штаны без особого смысла и толка.

Прежде была долгая и нудная дорога. По сравнению с ней мой путь к Мишелю являлся сущим пустяком. Подумаешь, полторы недели! А тут и водой по Двине, и потом по извечным российским ухабам от села к деревне, от деревни к городку.

Жители неодобрительно косились на проезжающих «немцев». Хотя явного недоброжелательства не проявляли. Все-таки тут более-менее привыкли к иностранным купцам, а когда мы заговаривали с ними на родном языке, то отношение становилось хорошим. Лишь с оттенком некоторой жалости. Мол, какие вы бедные и несчастные там, в Европах. Хотя сами жили, мягко говоря, не богато.