Он смотрел на меня, пытаясь по моему взгляду, по жестам оценить степень угрозы. Он, скорее всего, проходил какую-то дипломатическую подготовку и располагал определенными рефлексами психовосприятия, определенными навыками анализа подобных ситуаций, но посланники имели такую встроенную способность к обману, что мало какой корпоративный биотех мог ей что-то противопоставить. Посланники проецируют твердое намерение на основе искусственной веры. И сейчас даже я сам не мог сказать, выстрелю я в Хэнда или нет.

Он решил, что выстрелю. Или спасовал из-за чего-то еще. Я все понял по его лицу и убрал пистолет. Я действительно не знал, как могло повернуться дело. Такое бывает. Специфика профессии чрезвычайного посланника.

– Информация исключительно для твоих ушей, – произнес Хэнд. – Я расскажу остальным об УКЖЦ, но прочего им знать не надо. Это будет контрпродуктивно.

Я вздернул бровь:

– Что, все так плохо?

– Похоже, – медленно, словно преодолевая неприятный вкус слов во рту, произнес он, – я кое в чем несколько переусердствовал. Нас подставили.

– Кто?

– Имена тебе ничего не скажут. Конкуренты.

– Еще одна корпорация? – спросил я, снова усаживаясь.

Он покачал головой:

– ОАН – разработка «Мандрейк». Мы брали фрилансеров, специалистов по УКЖЦ, но сам проект остается внутренним делом «Мандрейк». Утечки исключены. Это свои же пытаются подняться по карьерной лестнице. Коллеги.

Последнее слово сорвалось с его губ, словно плевок.

– И много у тебя таких коллег?

Он состроил гримасу:

– В «Мандрейк» не ищут друзей, Ковач. Партнеры поддерживают тебя до тех пор, пока им это выгодно. Доверять кому-либо сверх этого – смерти подобно. Таковы правила игры. Боюсь, я кое в чем просчитался.

– Значит, они запустили ОАН в надежде, что ты не вернешься с Дангрека? Как-то не больно дальновидно, нет? Учитывая, с какой целью мы здесь находимся, я имею в виду.

Хэнд развел руками:

– Они не знают, с какой целью мы здесь. Эта информация находится в стеке «Мандрейк», и ни у кого, кроме меня, допуска к ней нет. Они надавили на все имеющиеся у них кнопки только для того, чтобы узнать, что я вообще нахожусь здесь.

– Если они пытаются тебя здесь похоронить…

Он кивнул:

– Именно.

Я вдруг осознал еще одну причину, по которой он не хотел получить сейчас пулю, и пересмотрел оценку нашего противостояния. Хэнд не спасовал – он просто просчитал варианты.

– И хорошо защищена твоя резервная копия?

– Вне «Мандрейк»? Она практически неприступна. Изнутри? – он осмотрел свои ладони. – Не знаю. Мы отбывали в спешке. Коды безопасности относительно старые. При достаточном количестве времени… – он дернул плечом. – Всегда все упирается во время, да?

– Мы всегда можем дать задний ход, – предложил я. – Использовать код связи с Каррерой и отступить.

Хэнд натянуто улыбнулся:

– А почему, ты считаешь, Каррера нам дал этот код? Использование экспериментальных нанотехнологий ограничено протоколами Картеля. Для запуска системы мои враги должны были располагать связями на уровне Военного совета. Из чего вытекает, что они имеют доступ к кодам «Клина» и любого другого воинского формирования, сражающегося на стороне Картеля. Забудь о Каррере. Он у них в кармане. Может, когда мы получили этот код, дело обстояло иначе, но теперь он просто маяк для наводки ракеты, только и ждущий активации, – еще одна натянутая улыбка. – А насколько я понимаю, при стрельбе «Клин», как правило, не мажет.

– Угу, – кивнул я, – как правило, не мажет.

– Ну вот, – Хэнд поднялся и подошел к окну, расположенному напротив его постели. – Теперь ты все знаешь. Доволен?

Я задумался.

– Единственное, что может вытащить нас отсюда целыми и невредимыми, это…

– Правильно, – сказал он, не отрывая взгляда от окна. – Сообщение с точным описанием нашей находки и серийный номер заявочного буя, закрепляющего ее за «Мандрейк» в качестве собственности. Это единственное, что сможет снова ввести меня в игру на достаточно высоком уровне, чтобы переиграть этих неверных.

Я выждал еще какое-то время, но, похоже, он закончил. Я поднялся, собираясь уходить. Он так и не посмотрел на меня. Глядя на его лицо, я вдруг испытал неожиданный прилив симпатии. Я хорошо представлял чувства, которые оставляет осознание собственного просчета. Я помедлил у выхода.

– Что? – спросил Хэнд.

– Возможно, тебе стоит помолиться, – сказал я. – Есть слабая вероятность, что от этого станет легче.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Вардани трудилась как проклятая.

Она атаковала непроницаемую складчатую поверхность портала с сосредоточенностью, которая граничила с яростью. Она часами сидела, набрасывая глифы и пытаясь установить их связи друг с другом. Когда она загружала их для секвенирования в тускло-серые инфочипы быстрого доступа, ее пальцы летали над клавишами, как у пианиста на тетрамете. Скармливая данные батарее синтезаторов, расставленных вокруг ворот, она, крепко обхватив себя руками, наблюдала, как сверкают контрольные панели, заявляя свой голографический протест против инопланетных протоколов, которые она им навязывала. Она изучала символы на сорока семи разных мониторах, пытаясь добиться обратной связи, которая помогла бы составить следующий сегмент. Не получая ее, собирала свои записи и, сцепив зубы, шагала обратно к баббл-тенту, чтобы начать все сначала.

Когда она там сидела, я старался не попадаться ей под ноги. Стоя на своем наблюдательном пункте возле грузового люка «Нагини», сквозь открытую дверь тента я видел ее склонившуюся над столом фигуру. Нейрохимическое зрение давало мне крупный план Таниного лица, сосредоточенно хмурящегося над планшетом или над декой для инфочипов. Когда она шла в пещеру, я заходил внутрь и, неподвижно застыв посреди беспорядочно разбросанных по полу распечаток, продолжал наблюдение через мониторы.

Она стягивала волосы в тугой пучок, но отдельные пряди выбивались и падали ей на лицо. Одна такая прядь, обрамлявшая ее профиль, вызывала у меня чувство, которое я сам не мог определить.

Я смотрел, как работает Вардани, и на то, что с ней делает эта работа.

Сунь и Хансен смотрели за турелями, сменяя друг друга за пультом дистанционного управления.

Сутьяди смотрел за входом в пещеру, независимо от того, работала там Вардани или нет.

Прочие члены команды смотрели еле-еле расшифрованные спутниковые трансляции. Для веселья – пропагандистские каналы кемпистов, когда был прием; государственные программы – в остальных случаях. Появление самого Кемпа вызывало улюлюканье, люди притворялись, что стреляют в экран; вербовочным роликам Лапине аплодировали и подпевали. По ходу дела реакции стали смешиваться в единый ироничный настрой, из-за чего Кемпа стали встречать в стиле Лапине и наоборот. Депре и Крукшенк наводили стволы на Лапине, а идеологические речи Кемпа, уже заученные наизусть, команда зачитывала хором, повторяя все приемы и демагогические ухватки. Практически все, что появлялось на дисплее, тут же вызывало взрыв весьма полезного в нынешних обстоятельствах смеха. Даже по лицу Цзяна время от времени пробегала тень улыбки.