Я посмотрел на шевелящуюся серую массу новыми глазами.

Твою же мать.

Завибрировав от резкой остановки, гравицикл остановился рядом с нашим. Хансен склонился вперед. Его брови сдвинулись.

– Это что за…

– Мы не знаем, что это за херня, – ядовито перебила Сунь.

– Нет, знаем, – сказал я.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

После того как Сунь поставила ролик на стоп-кадр, Хэнд некоторое время бесстрастно разглядывал застывшее изображение. Все остальные уже не смотрели на голодисплей. Глаза всех сидящих на расставленных кругом стульях и сгрудившихся у дверей людей были устремлены на Хэнда.

– Нанотехнологии, верно? – озвучил мысль всех присутствующих Хансен.

Хэнд кивнул. Его лицо представляло собой маску, но мои чувства посланника улавливали исходящие от него волны гнева.

– Экспериментальные нанотехнологии, – уточнил я. – Я-то думал, это стандартная страшилка, Хэнд. Не повод для беспокойства.

– Обычно так и есть, – его голос был ровен.

– Я работал с военными наносистемами, – сказал Хансен. – И я никогда не видел ничего подобного.

– И не могли видеть, – Хэнд слегка ожил и склонился вперед, указывая на голодисплей. – Это новая разработка. То, на что мы смотрим, называется нулевой конфигурацией. Нанобы не запрограммированы ни на какие действия.

– И что они делают? – спросила Амели Вонгсават.

Хэнд бросил на нее удивленный взгляд:

– Ничего. Они не делают ничего, госпожа Вонгсават. В буквальном смысле. Питаются, поглощая радиацию в зоне взрыва, умеренными темпами воспроизводятся и… существуют. Это их единственные параметры.

– Звучит довольно безобидно, – неуверенно произнесла Крукшенк.

Я заметил, как обменялись взглядами Сутьяди и Хансен.

– Безобидно, да, при нынешнем положении вещей, – Хэнд ткнул в кнопку на мемориборде своего стула, и стоп-кадр исчез. – Капитан, думаю, пора заканчивать сбор. Правильно ли я понимаю, что датчики предупредят нас о любом непредвиденном повороте событий заранее?

Сутьяди нахмурился.

– Любой движущийся объект будет замечен, – согласился он. – Но…

– Отлично. Значит, можем возвращаться к работе.

По кругу собравшихся пробежал ропот. Кто-то фыркнул. Сутьяди ледяным тоном призвал к порядку. Хэнд поднялся, откинул полог и прошел в свой жилой отсек. Оле Хансен дернул подбородком в сторону уходящего менеджера, и присутствующие отозвались одобрительным бормотанием. Сутьяди снова охладил общий пыл порцией своих «заткнулись все на хрен» и начал раздавать задания.

Я подождал, пока он закончит. Члены дангрекской команды стали расходиться по одному – по двое. Задержавшихся выпроводил Сутьяди. Таня Вардани чуть помешкала в дверях, глядя в мою сторону, но Шнайдер что-то прошептал ей на ухо, после чего они оба вышли с общим потоком. Сутьяди тяжело посмотрел на меня, осознав, что я остаюсь, однако тоже ретировался. Я помедлил еще пару минут, затем встал и прошагал к отсеку Хэнда. Прикоснувшись к панели звонка, вошел.

Хэнд лежал, растянувшись на раскладушке, и смотрел в потолок. Он едва взглянул в моем направлении.

– Чего тебе, Ковач?

Я взял стул и сел:

– Ну, для начала было бы неплохо уменьшить количество только что навешанной лапши.

– Что-то не припоминаю, чтобы кому-то лгал в последнее время. А я обычно стараюсь вести учет вранью.

– Правды ты тоже не очень-то много сообщил. По крайней мере нашим бойцам, а в случае со спецназом я считаю это ошибкой. Они не идиоты.

– Да, они не идиоты, – равнодушно, словно ботаник, помечающий образцы растений, произнес Хэнд. – Но они получают деньги, а это почти то же самое или даже лучше.

Я полюбовался на свою ладонь:

– Я тоже получил деньги, но это не помешает мне порвать тебе горло, если попытаешься вешать лапшу мне.

Молчание. Если угроза и произвела на него впечатление, он этого никак не выказал.

– Ну так что, – сказал я наконец, – собираешься ты мне рассказывать, что там с этими нанотехнологиями?

– С ними ничего. Я сказал госпоже Вонгсават чистую праву. Нанобы находятся в нулевой конфигурации, поскольку они ничего не делают.

– Да ладно, Хэнд. Если они ничего не делают, чего ты дергаешься?

Какое-то время он рассматривал потолок. Казалось, он не может оторваться от тускло-серой ткани. Я уже был готов встать и стащить его с кровати, но меня удержало какое-то из чувств посланника. Хэнд пытался что-то переосмыслить.

– Знаешь, чем хороша война, подобная этой?

– Тем, что не дает населению слишком крепко задумываться?

По его лицу проскользнула слабая улыбка:

– Тем, что предоставляет потенциал для инноваций.

Эти слова, казалось, внезапно придали ему сил. Он свесил ноги с постели и сел, упершись локтями в колени и сжав руки. Его взгляд встретился с моим.

– Что ты думаешь о Протекторате, Ковач?

– Шутишь, да?

Он покачал головой:

– Никаких хитростей. Никаких подвохов. Что для тебя Протекторат?

– «Костлявая рука мертвеца, сжимающая яйцо, из которого пытается вылупиться птенец»?

– Очень лирично, но я не спрашивал, как называла его Куэлл. Я спросил, что думаешь ты.

Я пожал плечами:

– Я думаю, что она права.

Хэнд кивнул.

– Да, – сказал он просто. – Она была права. Человечество покорило космос. Для этого мы нырнули в глубь измерения, для восприятия которого у нас нет органов. Мы выстроили общества на планетах, отстоящих друг от друга настолько, что самым быстрым из наших кораблей потребуется полтысячелетия, чтобы добраться из одной сферы нашего влияния до другой. И знаешь, как нам это удалось?

– Мне кажется, я уже слышал похожие речи.

– Это сделали корпорации. Не правительства. Не политики. Не этот сучий Протекторат, который мы так воспеваем. Корпоративное планирование поставило перед нами цель, корпоративные инвестиции обеспечили средства ее достижения, а корпоративные работники ее осуществили.

– Аплодисменты корпорациям, – я сдержанно похлопал.

Хэнд проигнорировал мой сарказм:

– А после того как мы все сделали, что происходит? Появляется ООН и надевает на нас намордник. Лишает нас власти, которую предоставила на время основания диаспоры. Снова облагает налогами, переписывает свои протоколы. Кастрирует нас.

– Я прям сейчас зарыдаю, Хэнд.

– Не смешно, Ковач. Имеешь ли ты хоть малейшее представление о том, какого технологического прогресса мы могли бы сейчас достичь, если бы не этот намордник? Ты знаешь, какая у нас была скорость во времена диаспоры?