этот кирпичный дом:

– Вот здесь всё и началось!

Я спросил его:

– Что началось?

И Зверев ответил:

– Да всё. Всё, что потом со мной вскоре произошло. По судьбе, я так полагаю. В этом доме жил Фальк. И я бывал у него нередко. Туда меня Румнев привёл. И Фальк, человек серьёзный, проникся ко мне симпатией. И работы мои тогдашние привели его сразу в восторг. Живопись он понимал. И разбирался в ней намного лучше других. И сказал он тогда, что такие художники, представляешь, как я, да, так и сказал, рождаются раз в столетие. Вот с этого всё, Володя, вскоре и началось.

Я сказал:

– Конечно же, Фальк правильно всё говорил.

Зверев, тихо:

– Думаю, правильно.

И, взглянув за стекло с дождевыми каплями, замолчал.

Мы выехали из центра.

Двигались в сторону Свиблова.

Зверев снова заговорил:

– Всё хорошее нарисовал я, и не спорь со мной понапрасну ты, Володя, до шестьдесят пятого года. Потом – была сплошная халтура.

– Ну что ты заладил, Толя? – сказал я. – Какая халтура? Сколько потом, после этого странноватого рубежа, ты сделал прекрасных вещей! Первоклассных вещей. Настоящих. Ты разве забыл об этом? Нет, не забыл. И не надо себя корить и терзать, неизвестно, за что. И откуда нынче взялось такое самоуничижение? Может быть, это всего лишь ностальгия по тем, далёким, дорогим для тебя временам? Жизнь, как видишь, идёт. Продолжается. Ты в хорошей форме. И ты больше всех остальных работаешь. Пастернак говорил: поражения от побед не должен художник отличать. У тебя, согласись, всё равно – сплошная победа. Ты жив, слава Богу. И ты – искусство своё создаёшь.

Зверев буркнул:

– Да, создаю.

Наконец мы приехали в Свиблово.

Зрелище, надо заметить, унылое. И тоскливое. Скучное. Безысходное. Бетонные серые стены. Спальный, как говорится, район. Глухой. Погребальный. Свиблово-Гиблово. Правильно Зверев его называл.

Мы выбрались из машины.

Зашли в подъезд мрачноватого, угрюмого и безликого, почти нереального дома.

Поднялись на нужный этаж.

Зверев порылся в карманах, достал ключи – и открыл скрипучую старую дверь.

Огляделся по сторонам – никого не видно, порядок.

И тогда мы зашли в квартиру.

И Зверев сразу же, резко, плотно захлопнул дверь.

Шумно вздохнул:

– Добрались!

Я подтвердил:

– Добрались.

Зверев слегка задумался.

Спросил:

– А который час?

Я взглянул на часы:

– Двенадцать.

Зверев:

– Скоро придут грузины.

Покачал головой лохматой.

Посмотрел на шкаф. На шкафу, доставая до потолка, внушительной, плотной кипой, лежали его работы.

Зверев сказал:

– Я чувствую, что эти грузины, желающие мои работы купить, прямо сейчас придут!

И действительно, в дверь позвонили.

Зверев тихо сказал мне:

– Открой!

Я открыл скрипучую дверь.

И в квартиру – ввалились грузины.

Оживлённые, очень шумные.

Хорошо одетые. Свежие. Кто – с усами, кто – без усов.

Были вроде бы это киношники.

Развесёлая, в общем, компания.

Начались восклицанья, приветствия.

– Мы приехали!

– Здравствуйте, Толя!

– Мы нашли вас довольно быстро.

– Где работы? Давайте смотреть.

Зверев руки всем им пожал.

Незаметно, платком носовым, руки вытер незамедлительно.

Сунул смятый платок в карман.

И сказал тогда:

– Всем привет!

И представил меня:

– Володя Алейников. Русский поэт.

– О, поэт! – сказали грузины. – Хорошо. Мы любим поэзию.

Зверев – им:

– Вы садитесь. На стулья. На диван. Поместитесь все.

И грузины уселись, кто где. Все, как Толя сказал, разместились.

Театральная нужная пауза, незаметно образовавшись, как-то слишком уж затянулась.

И сказали грузины:

– Толя, покажите работы. Мы ждём.

Зверев к шкафу придвинул стул.

И достал со шкафа – работы.

Так, не глядя. Целую груду.

Положил их, все оптом, на стол.

И сказал грузинам:

– Смотрите!

Все работы были – на ватманской бумаге. Довольно большими по формату. И чёрно-белыми, и цветными. Все – выразительными, интересными. Разных лет.

Стали грузины бережно перебирать работы.

– О, какая вещь!

– И вот эта!

– И вот эта!

– Ах, красота!

Зверев молча смотрел на них.

Раз пришли, то пусть выбирают.

И грузины спрашивать начали.

– Сколько стоит вот эта вещь?

Зверев, коротко:

– Сто рублей.

– Мы берём. А вот эта вещь?

Зверев:

– Сто пятьдесят.

– Берём. А вот эта? И эта? И эта?

Зверев:

– Эти? По сто рублей.

– Так, берём. А вот эта, очень симпатичная акварель?

Зверев:

– Эта? Двести рублей.

– Хорошо. И эту берём.

Добрались грузины до скромного, не из лучших, рисунка.

Спросили:

– Сколько стоит?

И тут, нежданно, Зверев молвил:

– Не продаётся.

– Почему? – зашумели грузины. – Мы готовы купить рисунок.

Зверев, твёрдо:

– Не продаётся!

Загалдели грузины дружно:

– Почему он не продаётся? Мы готовы его купить!

Зверев, с ноткой стальной:

– Нельзя!

Зашумели грузины:

– Толя, ну, пожалуйста! Ну, продайте!

Зверев сделал вид, что задумался. И сказал им:

– Это шедевр.

И грузины – переглянулись.

И воскликнули:

– Мы его купим!

Зверев этак вроде бы грустно и устало махнул рукой. И сказал им:

– Ладно. Берите.

Взволновались тогда грузины:

– Сколько стоит? Скажите, Толя!

Зверев, резко:

– Триста рублей.

Растерялись грузины:

– Толя, это всё же дороговато. Столько денег мы не найдём!

Зверев, глядя на них в упор:

– Нету денег – так не берите. Пусть шедевр у меня останется. Так спокойнее для души.

Посоветовались грузины. И воскликнули:

– Мы берём!

Зверев – им:

– Так и быть, берите.

И грузины – ему:

– Хорошо!

Зашуршали грузины деньгами.

Протянули их Звереву:

– Вот. За работы. Спасибо, Толя!

Зверев сунул деньги в карман.

И сказал грузинам:

– Хорэ!

– Что? – спросили грузины.

– Хорэ. Это значит – всё хорошо.

– Интересно, – сказали грузины. – Мы не знали такого слова.

Зверев:

– Да. Это было раньше. А теперь вы его – узнали. И словарь свой обогатили новым словом русским. Бодрит!

– Что? – спросили грузины.

– Бодрит. Всё на свете сейчас – бодрит.

– А, – сказали грузины. – Бодрит? Интересно. Пускай бодрит. Мы довольны. Берём работы.

Принялись грузины сворачивать, аккуратно, в рулон, работы.

Зашуршала бумага.

Зверев им сказал тогда:

– Осторожнее!

И грузины:

– Да мы стараемся!

И увидели, что одна акварель была чуть измятой.

И спросили:

– Как её выпрямить?

Зверев:

– Просто. Возьмите утюг. Тёплый, помните. Не горячий. И с изнанки работу прогладьте утюгом. Вот и все дела. И работа опять будет ровной.

И сказали грузины:

– Сделаем!

И сказали:

– Спасибо, Толя!

– Благодарны мы вам.

– Спасибо.

Взяли купленные работы, весь рулон. Попрощались с нами:

– До свидания!

И – ушли.

Зверев дух перевёл:

– Ну, всё! Дело сделано. Полный порядок!

Извлёк из шкафа чекушку водки. Плеснул в стаканы быстро:

– Давай дерябнем!

Выпили мы. И Зверев сказал мне:

– Спасибо, Володя!

– За что?

– За то, что был рядом. А то я изрядно нервничал.

– Если это тебе помогло сегодня, то не напрасно был я рядом. Всё