А вот ответных выстрелов он не слышал. Обернувшись к дороге, он увидел объятый пламенем свой БТР и черную куклу, наполовину свисающую из люка, — механик-водитель Юрка Мизин, из деревни Ивня Белгородской области, страшно гордившийся своей золотой фиксой и тем, что служит, как когда-то его батя и старший братан, в погранвойсках.

В принципе, все они гордились тогда своими зелеными погонами, насмешливо называя ровесников из пехоты «шурупами». Но в письмах родным и близким сообщать о своей службе в войсках КГБ строго запрещалось — за этим следил особист. Официально признавалось, что в Афганистане героически выполняет интернациональный долг только Советская Армия…

Николай пополз вдоль дувала туда, где находились остатки группы. За одним из поворотов грубо слепленного саманного забора он наткнулся на Дюню. Тот лежал рядом с мертвым радистом.

Дюня был без сознания — осколочные ранения в ногу. Ошметки его офицерской «эксперименталки» — так называли тогда новую полевую форму — насквозь пропитались кровью.

Раздался последний, мощный взрыв — это огонь добрался до боекомплекта БТР, а потом наступила тишина…

Николай осторожно выглянул из-за дувала. Здешняя, небогатая, каменистая земля изрыта оспинами минометных разрывов. Останки группы безжалостно перемешало с убитой виноградной лозой. Как всегда, очень громко, после того, как смолкала какофония боя, прозвучал в тишине человеческий голос — гортанная команда.

Николай услышал, как бряцает оружие перелезающих через кишлачные заборы «духов». Дюня по-прежнему находился «в отключке». Осторожно пятясь на коленях, Николай стал тянуть лейтенанта к ближайшему лазу кяриза. Дувал прикрывал перемещения. Пот застилал глаза, голова гудела от контузии, ладони и колени изодраны мелкими камнями в клочья, но Николай упрямо волок Дюню к чернеющему в винограднике лазу и каждое мгновение ожидал автоматной очереди…

Но он смог, он дополз, раздвинул перевитые плети винограда — эта часть не обработана, наверное, хозяин погиб — и с трудом запихнул Дюню в лаз и протиснулся сам.

Они оказались в неглубокой норе. Дюня от боли пришел в себя и застонал. Николай зажал ему рот перепачканной землей и кровью ладонью. Вытащил из специального кармана самопального «лифчика» для автоматных магазинов кусок оранжевого резинового шланга и перетянул Дюне ногу у самого паха, чтобы приостановить кровотечение.

Дюня сквозь зубы матерился от боли. Из его офицерской аптечки Николай извлек шприц с промедолом и вколол обезболивающее в развороченное бедро. Лейтенант через пару минут затих — похоже, опять отключился.

Николай внимательно прислушивался к тому, что происходит наверху. Достал из кармана «хэбэшки» гранату, ввернул взрыватель и запихнул ее за «лифчик» — попадать в плен живым нельзя. Не раз приходилось видеть подброшенные душманами истерзанные обрубки солдатских тел. Например, с отрезанным и забитым в рот членом…

Нора была очень тесной, с расходящимися в разные стороны узкими ходами. Развернуться толком не получалось.

Зубами он разорвал прорезиненную оболочку индивидуального пакета и, как мог, перевязал Дюне ногу, всю — от бедра и до голени — иссеченную осколками. Некоторые застряли в кости. Закончив, Николай свалился рядом с прерывисто и тяжело дышащим Дюней. Оставалось только ждать, когда до них доберутся душманы. В том, что это вскоре случится, Николай не сомневался. Ползти по кяризу с раненым Дюней он не мог — слишком тесно. А мысль о том, чтобы уйти одному, — даже не появилась.

Бесконечно тянулись минуты — время от времени Николай приподнимал голову, прислушиваясь. Иногда издали доносилась перекличка афганцев. В промежутках он вспоминал дом, жену, которой вчера отправил письмо с традиционными здесь словами о скуке и полнейшем отсутствии опасности в его солдатской службе. Особенно остро — сжалось сердце — вспомнилась кроха-дочь, он не видел ее уже больше года. А еще думал о том, зачем он вытащил Дюню, зачем он пытается спасти того, по чьей вине погибли сегодня девятнадцать человек — молодых, ничего толком не успевших. Разве что убить нескольких афганцев на этой никому не нужной войне.

Неподалеку прогремела автоматная очередь, потом загалдели «духи». Сюда, под землю, звуки доходили как через вату — глухо и неясно.

— Что ж ты, гад, наделал!.. — яростно шептал Николай. Но добить беспомощного Дюню он не мог.

Минут через двадцать «духи» обнаружили их следы — полосы свежей крови на каменистой дорожке, по которой Николай тащил Дюню. Они весело загалдели — все ближе и ближе.

Николай поудобнее устроил автомат — направил ствол на светлое пятно лаза, удерживая его правой рукой. Указательный палец левой продел в кольцо предохранительной чеки гранаты. В эти, как он считал, последние минуты жизни ему было бездумно и досадно.

Приближающиеся к лазу «духи» неожиданно затихли, потом вновь залопотали, и в этой небольшой паузе Николай расслышал надвигающийся гул, постепенно нараставший и, наконец, превратившийся в вязкий вой.

Содрогнулась земля — с неукрепленного свода посыпались комья и мелкие камни. Пара штурмовиков Су-25 уничтожила ракетным залпом кишлак. Видимо, Дюня все-таки успел сообщить о засаде.

«Грачи» сделали еще один заход — и старый кяриз не выдержал, свод рухнул. Лаз завалило обломками ссохшейся, твердой, как камень, глины. С трудом Николаю удалось выбраться из импровизированного могильника.

Когда, грязный и ободранный, он, отплевываясь, смог оглядеться — все уже было кончено. Пара «сушек» уходила на северо-восток, а на месте кишлака дымились руины… Чудом уцелевшая башня минарета медленно, как в киношном рапиде, накренилась и рухнула, подняв высокий столб пыли. А с дороги доносился божественной музыкой рев моторов БМП — наши пришли.

Позже, когда Дюню грузили в транспортную «вертушку», он потянулся с носилок к Николаю и чуть слышно прохрипел, с трудом разлепляя покрытые кровавой коркой губы:

— Я твой должник, БЭС. Не забуду.

Из госпиталя лейтенант уже не вернулся. Через пару месяцев, как раз под дембель, Николаю торжественно, перед строем, вручили орден Красной Звезды — за спасенного в бою офицера. Вернувшись домой, он убрал орден в темно-бордовую коробку и ни разу его не доставал. С Дюней, до сегодняшнего дня, он не общался.

— Ну, давай по третьей да поговорим о деле. — Дюня все так же открыто и дружески улыбался, но глаза его оставались цепкими. — Много времени уделить тебе не смогу — извини, у нас хлопотно после переполоха в Смольном, — добавил он, имея в виду убийство вице-губернатора.

— Задержали супостата?.. — поинтересовался Николай, не скрывая иронии.

Дюня предпочел на вопрос не отвечать.

— Мне тут по твоей просьбе подготовили справочку. — Он достал из папки листок, но Николаю его не отдал. — Интересный ты задал вопрос. Не расскажешь по старой дружбе, зачем тебе вдруг понадобился этот литовец?..

— Извини, это не мой секрет, но уверяю тебя — ничего противозаконного.