В общем, мутное это дело было. В двухтысячном году, во время следствия, фирма «Гарант» быстренько свернула свою деятельность. И что бы ты думал? Убийства стариков прекратились сразу же! Но не это главное. Знаешь, как звали гендиректора «Гаранта»?!

— Как?! — Почему-то мне было совсем неинтересно, как звали гендиректора «Гаранта», но я спросил.

— И-горь И-ва-но-вич Мат-ве-ев! — по слогам выкрикнул Барсук. — Я вспомнил об этом в тот день, когда ты погиб. Вспомнил и удостоверился по материалам следствия, что это именно тот Матвеев, который был первой жертвой молоточника!

Я молча махнул стакан водки. Кажется, дело все шло к тому, что в тюрьму мне не надо садиться. За это следовало выпить, даже учитывая тот факт, что я не пью.

— Стал я остальных проверять, — Барсук рубанул рукой по столу, — и точно!! Маргарита Лялькина бухгалтером у них числилась, только тогда она Ватрушкиной была. Иван Петушков замгенерального был. Рекламой у них заведовала Вера Серикова — нынешняя звезда мирового масштаба Юлиана Ульянова, дочки моей кумирша. Были у них еще два человека, в руководстве…

— Чувилин и Селепухин, — подсказал я.

— А ты откуда знаешь? — уставился на меня Барсук, но тут же хлопнул себя ладонью по лбу: — А, ну е-мое, ты ж привидение!

— Селепухин погиб три недели назад. Утонул. А Чувилин вчера срочно свалил из города. Вернее, из страны.

— Гад! Свалил?! — подскочил майор. — А я его на завтра для допроса вызвал! Слушай, скажи куда он уехал, я его из-под земли достану!

— Да не знаю я! Я не то чтобы совсем привидение. Есть во мне некоторая обыденность и приземленность. Слушай, где у тебя тут туалет?.. — Я встал и надел рубашку.

Барсук вдруг заплакал. И даже не заплакал, а зарыдал. Это были пьяные, горькие, облегчающие душу слезы. Я не стал его останавливать — пусть прорыдается. Старым, упертым майорам это полезно.

— Если бы ты не погиб тогда в автозаке, тебя бы уже буквально на следующий день из СИЗО выпустили! — сквозь рыдания сказал он. — Я ведь потом свидетеля еще одного нарыл! Официантку того кафе, где молоточник Лялькину шашлыками кормил! Официантка показала, что у того парня на мизинце фаланги не было! Она заметила это, когда он с ней расплачивался.

Я вытянул перед собой руки и внимательно посмотрел на свои пальцы.

— Эх, батя! — Я все же назвал его «батей». — Вот бы ты ее сразу-то нашел!!! До того, как меня в СИЗО повезли!

— Так у них там, гадов, работа посменная! А вне работы сейчас молодых девок разве же разыщешь? Лето, пляж, гулянки, танцульки, клубы, тьфу! — Он налил себе водки, но пить не стал, уставился в стопку, словно увидел там что-то удивительное.

— Это что же получается? — спросил я Барсука. — Кто-то мстит бывшим работникам фирмы «Гарант»? Кто-то уверен, что это по их распоряжению убивали стариков и старушек, и таким же образом — ударом по голове — пытается покарать тех, кто нажился на этих смертях?! И этот палач, как две капли воды похож на меня, с той только разницей, что у него покалечен мизинец?

— Получается так, — кивнул майор. — Я сейчас проверяю всех родственников, которые когда-то пострадали из-за того, что квартира не досталась им по наследству. Мне теперь вину за твою гибель никогда не искупить, и никакой водкой не залить! Я ведь был уверен, что ты дорвавшийся до легких денег юнец! Насолил тебе кто-то когда-то, вот ты и решил свести с ними счеты, думая, что безнаказанность покупается!

— Это деньги моего деда, — счел нужным напомнить я.

— Неважно! — отмахнулся Барсук. — Весь город знает, что понятия «твое-мое» для вас с Сазоном не существует.

— Точно, не существует, — улыбнулся я. Мне почему-то очень понравилось, что весь город об этом знает.

— И ведь сходилось все! Показания свидетелей против тебя… да и знал ты всех… убитых…

— Не всех! Лялькину я не знал, не говоря уже о Чувилине и Селепухине.

— А с Веркой Сериковой в одной школе учился!

— И это раскопал?

— Раскопал. Только это ровным счетом ничего не значит. В этом чертовом городишке все когда-нибудь где-нибудь друг с другом пересекались.

— Здорово, что ты это понял, батя Барсук. Жаль только, что поздно.

— Жаль.

Мы молча выпили.

— Значит, сейчас бы ты меня не стал арестовывать?

— За что?!

— Не за что, — согласился я и опять посмотрел на свои пальцы. Мизинец был целый, целехонький.

— Зачем ты погиб? — Майор с силой потер глаза, и мне показалось, что он снова хочет заплакать и этими слезами вымолить у меня прощение. — Знаешь, может, ты больше не будешь ко мне являться?! Выпили, посидели, и хватит. Я ведь все равно этого гада найду! Слово даю, что найду. С такой особой приметой, как этот мизинец, он никуда не денется!

Я засмеялся. Я так захохотал, что кошки на крыше вздрогнули и фанера на потолке ходуном заходила.

— Брысь! — крикнул я им. — Брысь, сволочи! Батя Барсук, а я не погиб!! Живой я! — Я встал и сплясал чечетку, хотя никогда в жизни не пробовал это делать.

— Я трус. Я убийца. Я подлец. Я ничтожество! Я со дня на день откладываю звонок твоей жене и твоему деду, чтобы сказать им, что ты невиновен. Я не представляю, что с ними будет, когда я скажу им это… Я не представляю, что будет со мной… — Он не слышал меня. И кошки на крыше меня не слышали. Они завозились там, и фанера над головой опять затрещала. Тогда я громко спел «Ой, мороз, мороз!». Я хотел доказать майору, что я живой, но он опять испугался.

— Слышь, ты больше ко мне не являйся, — жалобно попросил он. — Я молоточника поймаю и на пенсию уйду. Слово даю! Огород посажу, дом приведу в порядок, крышу вон починю. Ты только ко мне не являйся, а то на Красногвардейской очень плохие условия.

— Не привидение я!

— Кыш… — майор помахал у себя перед носом рукой. — Кыш!

— Я не Кыш, я…

— Чебурашка? — с надеждой поинтересовался майор.

Я поискал глазами, чем бы можно доказать свое земное происхождение. На глаза мне попался нож. Я взял его и порезал себе палец. Кровь закапала на пол, я сунул палец майору под нос.

— Скажи, разве у привидений бывает кровь?

— Не знаю, — побелел Барсук. — Я не знаю, бывает ли у привидений кровь. Марксизм-ленинизм ответ на этот вопрос умалчивает…

— Тьфу! — разозлился я. — Я жи-вой! Живой я! Пьяный, порезанный, морально опустошенный, но живой! Я пришел сказать тебе, что не погиб в той аварии!

— Какой аварии? — Барсук сидел белый, как мел, он с трудом удерживал равновесие на табуретке, рискуя свалиться в любой момент. Кажется, он созрел для клиники на Красногвардейской, но мне решительно надоело быть привидением. Я схватил его руку и приложил к своему сердцу, чтобы батя Барсук убедился, что оно бьется, поверил, что я из плоти и крови и перестал мучиться угрызениями совести.