— Господин, — сказала она, — не найдете ли вы момент, чтобы посмотреть кое на что?

Ненри собирался отмахнуться, потому что в тот день Пасер бросил на него всю работу — доклады надсмотрщиков, перечни налогов. Почему-то градоправитель в последний момент сорвался, чтобы принять участие в охоте на уток с царицей Тийей — не больше не меньше. Но у служанки было такое серьезное выражение лица, что все протесты умерли у писца на губах, и он последовал за девушкой к мусорной яме.

Кеея подняла плиту. В дыре лежал трупик младенца, девочки. Тельце было разрисовано красным, на крошечных ладонях, ногах и на лбу начертаны знаки. Не обычные иероглифы, а примитивные символы древних времен. На маленьком тельце лежали амулеты и талисманы. У ребенка был вспорот живот, в высохших внутренностях виднелась восковая кукла. В груди младенца торчал нож, на глазах была повязка.

— Позови остальных. — сказал Ненри ужасным голосом.

Меритра лежала на постели, потому что имела обыкновение дремать, пока муж обедал. Такой порядок вещей устраивал их обоих, потому что сводил ежедневное общение к минимуму. Поэтому она удивилась, увидев, как Ненри внезапно появился в дверях, а за ним — слуги.

— Почему вы мешаете мне отдыхать, безумцы? — с видом смиренного долготерпения спросила она, словно обращаясь к богам с просьбой прояснить их неисповедимые пути.

Муж быстро пересек комнату, схватил жену за волосы и швырнул ее, вопящую, к стене.

Колдунья! — взревел он. — Ведьма!

Ненри чуть не заплакал, но удержался, мужественно справившись со слезами.

— Схватите ее, — велел он слугам. — Крепко свяжите. А потом посадите в подвал.

Меритра была слишком потрясена, чтобы говорить. Только когда слуги схватили ее и связали руки, женщина стала изрыгать проклятия и жаркие богохульства.

Но слуги как будто не слышали ее угроз и обещании всяческих кар. Меритре пришлось черпать утешение в том, что они съеживались, прикасаясь к ней, словно она оказалась тварью с чешуей и рогами.

В подвале уже ждал Ненри, отказываясь взглянуть на жену до тех пор, пока ее не привязали за руки и за ноги к креслу лицом к верстаку, на котором были аккуратно разложены свидетельства черного колдовства. Увидев мужа и слуг такими отчужденными и обвиняющими, Меритра начала бороться с путами, яростно вопя, что ее надо немедленно освободить, что она обо всем расскажет дяде, что Ненри потеряет свою должность, что она продаст служанок в бордель!

Женщине позволили вопить и яриться, пока она не выдохлась. В конце концов, именно пассивность слушателей остановила ее, и Меритра умолкла, перестав дергать путы.

— Как ты могла так со мной поступить? — спросил Ненри. — Разве я не кормил и не одевал тебя? Разве я не давал тебе все, что тебе хотелось?

Он уставился на ужасную восковую куклу в своей руке, пронзенную золотой иглой. Потом взгляд его упал на труп младенца. При виде несчастного ребенка со вспоротым животом, набитым ужасными амулетами, Ненри тихо застонал.

— Отпусти меня, ты, дурак, — ощетинилась Меритра. — Когда мой дядя узнает, что ты погубил чары…

Ненри с криком ринулся на жену и ударил по губам так жестоко, что по ее подбородку потекла струйка крови.

— Это ты погубила меня! — яростно сказал Ненри. — Мне конец!

— Я так и знала! Ты все неправильно понял, — внезапно голос ее стал умоляющим. — Разве ты не видишь, что я пустила в ход чары, чтобы тебя защитить?

Муж только покачал головой, показав на высохший, заляпанный красным труп.

— Этот ребенок — наш?

Меритра закатила глаза, услышав такую глупость.

— Конечно, нет. Разве я могла бы скрыть от тебя беременность? Я купила ребенка у шлюхи около городских ворот. Она все равно собиралась от него избавиться. Я держала руку на губах младенца до тех пор, пока…

Ее прервал на полуслове глухой вой мужа. Ненри поднял руку, только огромным усилием воли удержавшись его от того, чтобы не ударить Меритру снова. Вместо этого он показал ей восковую фигурку со словами:

— А это — что это такое? Ты наложила на меня чары, чтобы погубить?

— Успокойся, Ненри. Клянусь, это не так.

— Тогда кого?

— Твоего брата, конечно. В воске — его волос. А кто еще это может быть?

— Семеркета?

Меритра обиженно заговорила:

— Я должна была что-то сделать. Он впутывал тебя в непозволительные дела — и ты это знаешь. Когда я скажу тебе, чья идея была с заклятьем, ты поблагодаришь меня за то, что я сделала. Самые высокопоставленные люди страны хотят, чтобы твой брат умер, как и все его друзья. Думаешь, я позволю, чтобы такое случилось с тобой? Я слишком тяжко работала, чтобы потерять все из-за твоей доверчивости.

— Но кто может желать его смерти? — скорбно спросил Ненри.

— Пророчица Сехмет, вот кто. А ее чары — самые могучие.

— Кто?

Ненри никогда раньше не слышал о такой женщине.

— Только не говори мне, что ты не знаешь, кто она такая! Ты, когда-то трудившийся в храме Сехмет. Что ж, меня это не удивляет, ты всегда прятал голову в песок…

— Кто?

Муж снова занес руку.

Меритра быстро заговорила:

— Она — старшая жена фараона, царица Тийя!

У Ненри было достаточно здравого смысла, чтобы ей поверить. В каком-то дурмане он велел слугам принести ему плащ и дорожную трость. Он пойдет в Восточные Фивы и все расскажет.

— Его надо предупредить, — пробормотал он, скорее самому себе, чем кому-то еще.

Но жена, услышав это, издевательски засмеялась.

— Тебе лучше остаться дома, дурак! Ты ничего не можешь для него сделать. Слишком поздно. Дядя сам мне сказал. Львица сегодня выходит на охоту. Сегодня твой драгоценный братец умрет!

Ненри взял длинный изогнутый нож с полки, где лежали мясницкие ножи для разделки птицы и рыбы, и протянул служанке.

— Следи за ней во все глаза, — велел он. — Если попытается сбежать или начнет буйствовать и сыпать проклятьями — перережь ей глотку.

Служанка не дрогнула. А потом — странное дело! — обняла Ненри.

— Боги да пребудут с вами, мой господин. А теперь идите, спасите своего брата, потому что вы оба — хорошие люди.

Она поцеловала его в щеку.

Последнее, что увидел Ненри, покидая подвал — это Кеея, стоящая перед его женой. В руке служанки поблескивал длинный бронзовый нож…

Очутившись на улице, писец пустился бегом. Всю дорогу до доков он повторял имя брата, как талисман, взывая ко всем богам, каких знал.

— Семеркет!

Он проговорил это имя вслух, и в нем были все молитвы, какие он мог произнести.