Волк был велик и страшен. Его боялись. Но голод сильнее страха. И хищники не собирались отступать. Враг может быть силён, может быть свиреп, но когда-то и он устанет. И вот тогда-а-а…

— Эй! — волчица обернулась женщиной, упала на колени и встряхнула безжизненно лежащего обережника. Холод уступил место боли. — Поднимайся! Их слишком много, надо идти… Давай!

Она лихорадочно оглядывалась и коротко взмахивала рукой, когда кто-то из оголодавшей стаи подступал ближе прочих.

Зелёное сияние таяло в воздухе.

Мара вздёрнула человека с земли, забросила его руку себе на плечо и крепко ухватила за пояс. Мужчина повис на ней. Ноги его не держали.

— Давай! — прохрипела волчица. — Это — дикие. Скоро рассвет, они отстанут… Только иди, Хранителей ради, иди, упырина лохматая…

— Куда?.. — он споткнулся, потому что правая нога подкосилась и полыхнула свирепой болью. Сломана.

Женщина не слушала. Она лихорадочно озиралась, рассыпала в стороны бледные искры Дара и волочила на себе спутника, тяжело и со свистом дыша.

— Больше, не могу… — обережник оступился, вскрикнул и упал бы ничком, но сильные руки волколачки удержали его, поэтому пленник лишь осел на землю.

Всё вокруг кружилось и ходило ходуном.

— А ну вставай! — его снова потянули вверх, вынуждая подняться. — Вставай, скотина, ленивая!

Чёрные тени подступали всё ближе.

— Не могу, — он повис у неё на руках, раскачиваясь из стороны в сторону, будто дерево под порывами ветра.

Глухое рычание. Волчица встала между человеком и крадущимися хищниками. Скорее бы рассвет, Хранители! От пленника пахнет кровью и сладкой плотью. Звери чуют, что жертва слаба. Их много и одна Осенённая не сдержит безумную голодную стаю. Путников будут гнать и гнать, принуждая идти, чтобы выбились из сил…

Краем глаза Мара следила за обережником. Он стоял на коленях, поднеся к лицу изувеченные ладони. Нашел время раны рассматривать! Тем паче, один глаз всё равно незряч. Да и что сможет разглядеть в такой темноте человек? Волчица яростно лязгнула челюстями. Хищник, подошедший слишком близко, отпрянул на полшага и медленно двинулся вправо, обходя противницу, готовясь для прыжка. Он уже подобрался, но в этот миг слабое сияние озарило чащу.

Звери взвизгнули, испуганно шарахнулись в стороны. Мара оглянулась и зашипела от боли.

Фебр смотрел в пустоту, поднеся к лицу подрагивающие ладони, с которых от кончиков пальцев к локтям бежали бледные-бледные голубые искры.

Ходящая на миг ослепла, даже прикрылась рукой, но тут же вскочила и вздёрнула человека на ноги, обеими руками держа за пояс. Только бы не упал. А ещё пуще — не ударил бы, не вышиб дух.

— Дохлятина такая, — ругалась волчица. — Да переставляй же ты ноги!

Он не мог идти, висел на ней, чуть живой, надсадно дышащий, не понимающий ничего…

Стая боязливо кралась следом. Звери поняли, что добыча может сопротивляться и теперь снова выжидали. Но так ничего и не дождались. Небо над лесом начало бледнеть…

Мара опрокинулась на землю, не чуя ни рук, ни ног. Обережник рухнул, как подрубленное дерево. Она приложила голову к его груди: сердце едва билось.

— Нет-нет-нет-нет-нет… — шептала Ходящая, шаря руками по бесчувственному, изуродованному ранами телу. — Рано, рано, рано!!!

И снова ударила кулаком туда, куда била все эти дни.

От середины груди по телу человека стремительными потоками хлынуло зелёное сияние.

Он ничего не успел понять. Лишь то, что впереди очередной чёрный провал и холод, похожий на смерть.

— Как тебя зовут? — спросила женщина, когда он снова пришёл в себя. — Ты помнишь?

Сегодня, несмотря на яркое ласковое солнце, он особенно сильно мерз и не хотел говорить.

— Вспоминай…

Мужчина безо всякого интереса смотрел на свои изъязвлённые безобразными ранами руки.

— Это важно. Иначе — смерть.

Он честно пытался сделать, как она просит. Он не хотел умирать. По-звериному мотал тяжелой головой. Он пытался. Он не помнил.

Пощечина. Одна, вторая. Он уже привык к ним. Вспышки зелёного света перед глазами. А потом огненный жар по всему телу и полыхающая боль, о которой он забыл. Внезапная, страшная.

— Вспоминай! — рычала ему в лицо волчица. — Вспоминай, как тебя зовут, кто ты!!!

Звериные глаза полыхали гневом.

— Фебр, — ответил он. — Обережник.

Боль отступила в тот же миг.

— Фебр… — женщина обняла его голову, которая только что едва не взорвалась от страдания. — Чш-ш-ш…

С облегчением он закрыл глаза. Он помнит.

— Теперь идём.

Он послушно поднялся.

Женщина свела вместе ладони. Между пальцев полыхнула зелёная искра. Ручеек сияния, бледного в свете дня, стёк на раскисшую лесную землю. Мужчина равнодушно смотрел на то, как бегут во все стороны мерцающие волны Дара, как лунки следов разглаживаются, а зелёные отсветы уносятся прочь — в чащу.

Огромная волчица ткнулась носом в ладонь спутнику. Тот словно очнулся, крепко вцепился в холку. Зверь потрусил в чащу. Человек деревянной походкой шел рядом.

В лунном свете матёрый, окруженный неистово лающими щенками, казался невозмутимым и оттого еще более грозным и страшным. Волкодавы и боялись, и злились одновременно. Толкались, жались друг к дружке задами, но тут же наступали и звонко брехали.

Зверь лениво огрызался, щелкал страшными зубами. Щенки отпрыгивали, но затем, вопреки страху, опять кидались: рычали, хрипели, припадали на лапы. Волк терпел. Он терпел звонкий лай, от которого закладывало уши, терпел, когда один из цуциков, осмелев, попытался сцапать зубами пушистый хвост, терпел, когда двое других напрыгивали на него с разных сторон. Терпел, беззлобно рыкал и косился на девушку в чёрном, стоящую возле старой берёзы. Девушка была неразличима в полумраке, лишь лицо её в лунном свете казалось белым, словно ледяным. Волк ждал, когда она отзовёт собак и глядел уже едва ли не с мольбой. Щенки ему надоели.

Наконец, девушка отстранилась от дерева, к которому прижималась плечом, и собралась уже кликнуть псят, но в этот миг один из осмелевших волкодавов цапнул-таки матёрого за хвост.

Лют, не ожидавший такой отваги, дёрнулся и, не столько от истинной злобы, сколько от неожиданности и досады, обернулся к щенку и рявкнул. Низкий рык, отрывистый и гулкий, разнёсся по лесу. А в следующий миг лязгнули тяжёлые челюсти и щенок, застыл, парализованный ужасом. Задние лапы у него расползлись, и из-под них растеклась в лунном свете позорная лужица. Малыш заскулил, да так и остался дрожать, не в силах даже порскнуть с места, убежать от опасности.