Я узнала строки Петрарки, но не перебивала.

— А страсть? Узда для интеллекта, и приводит она лишь к разочарованиям и горечи. — Голос его подрагивал. — Те, кто не может умерить свой аппетит… низводят себя до животного уровня.

— Леонардо! — взмолилась я. — Тебя оскорбили церковники…

— Пропади они все пропадом! — вспылил он и гневно посмотрел на меня.

Я ладонью закрыла ему рот, призывая успокоиться. Тогда Леонардо взял мою руку в свою, загнул мне пальцы в кулачок и, поцеловав его, прижал к своему сердцу.

— Ничего со мной не случится, мамочка, и на сегодня довольно. Хватит. Я буду осторожен.

— Ты всегда так говоришь…

— Ты, пожалуй, иди, — улыбнулся Леонардо. — У меня не так много времени — они скоро… — Он перевел взгляд на вскрытые тела.

— Понимаю.

Я быстрым шагом направилась к двери, но не выдержала и окликнула его:

— Приходи навестить меня, хорошо?

Леонардо уже успел повязать платок и снова заняться трупами.

— При условии, что на ужин будут тушеные овощи, — не оборачиваясь, отозвался он.

С некоторых пор я стала завсегдатаем в роскошных спальных покоях братьев Медичи, где собирались их близкие друзья и иногда — члены Академии. Удобно раскинувшись на кровати под пышным балдахином, пристроившись на сундуках или восседая на коврах среди подушек, немало ночей мы провели за распитием вина, музицированием и пением. Слушая новые вирши из-под пера Лоренцо, Полициано или Джиджи Пульчи, мы то добродушно ворчали, порицая их, то расточали им обильные славословия… и просто по-мужски беседовали, не замечая, как часы бегут к рассвету.

На этот раз, впрочем, все было иначе. В воскресенье накануне Вознесения мы все, приодетые для посещения церкви, собрались в спальне Джулиано. Младший Медичи не вставал с постели: у него еще не зажила нога после падения с лошади. Увидев на дороге змею, его Симонетта встала на дыбы и сбросила седока. Благодаря моим припаркам рана на его бедре почти затянулась, но сломанное ребро повредило легкое, и Джулиано дышал по-прежнему трудно и часто. Сегодня, несмотря ни на что, он вознамерился пойти в собор вместе с братом и всей компанией.

— Тебе необходим покой, — устало твердил Лоренцо, повторивший эту фразу, вероятно, не менее сотни раз.

— Мне надоело безделье! Я и так уже пропустил званый обед в честь Рафаэля, а теперь вдобавок лишусь возможности поглазеть на юных красоток в церкви. То-то они сегодня принарядились! Силио, подай мой синий колет.

— Нет, — решительно отказался Фичино. — Оставайся в постели. Твоя матушка беспокоится о твоем здоровье.

— Объясни-ка мне еще разок, — насупился Джулиано, — зачем нам так суетиться и сорить деньгами ради чествования какого-то семнадцатилетнего желторотика?

— Затем, что этот желторотик — любимый племянник нашего дражайшего святейшества и его только что возвели в кардинальский чин, — пояснил Лоренцо. — Анджело, не пойти ли тебе и не посмотреть, как там у него успехи?

Папский племянник Рафаэль Сансони в этот момент переодевался в гостиной у Медичи, облачаясь в кардинальскую мантию перед своим первым появлением на публике в кафедральном соборе. Полициано ленивой походкой направился по коридору в гостиную, бросив нам напоследок:

— Хоть раз мы с Джулиано сошлись во мнениях…

Лоренцо был задумчив. Его рассердило пренебрежение Папы Сикста по отношению к их семейству: глава Римской церкви недавно передал управление финансами курии, которым всегда занимались Медичи, их конкурентам — банку Пацци. Лоренцо нимало не сомневался, что этот поступок — лишь часть сложной и далеко идущей стратегии, нацеленной подчинить слишком независимую Флоренцию папской власти.

— Все пошло наперекосяк после убийства Сфорца, — произнес Лоренцо, словно для самого себя, имея в виду Галеаццо, того самого хулимого всеми миланского герцога, бывшего ему если не другом, то, по крайней мере, сильнейшим союзником Флоренции на севере. — Сикст считает, что теперь, когда на герцогском троне восьмилетний мальчик, а правит от его имени женщина, в Милане не будет порядка, а значит, Флоренция тоже утратит свою силу и влияние.

— Думаешь, папские соглядатаи не прознали, что ты флиртуешь с обеими сторонами?

— Ты о миланцах? О том, что я поддерживаю Бону и ее малолетнего сына и в то же время набиваюсь в друзья к его дядюшке? — Лоренцо с горечью рассмеялся. — От ватиканских шпиков ничего не скроешь!

Я всегда сторонилась политики, но интриги и козни, в последнее время охватившие, подобно смерчам, королевские дворы Рима, Милана и Неаполя, затянули и Лоренцо. На карту была поставлена Флоренция, ее крушение или процветание… и вместе с тем — суверенитет всей Италии. Обо всем этом Лоренцо, не скрываясь, советовался с ближайшими друзьями.

Упомянутый Лоренцо «дядюшка» мальчика был Лодовико Сфорца, самый честолюбивый из пяти весьма охочих до славы братьев герцога Галеаццо. Ныне он был известен всем не иначе как Il Moro — Мавр. Вдовствующая Бона предпочла услать его с глаз подальше, справедливо опасаясь, что неприкрытое желание Il Moro силой вырвать у ее сына герцогские полномочия превзойдет совокупное стремление к власти остальных его братьев. Если бы выбор встал за Лоренцо, он без колебаний посадил бы Мавра на миланский трон. Il Moro был ему давним другом и со временем сделался бы союзником, по могуществу сравнимым с Галеаццо.

— Лоренцо все-таки виднее, — с глубоким убеждением сказал Сандро Боттичелли. — В политике он далеко не профан, и если он считает, что папского племянника стоит немного поразвлечь… К тому же мальчишка весьма недурен собой!

Джулиано при этих словах пихнул Боттичелли, и художник отплатил ему таким же дружеским тычком, но не рассчитал сил, и его хворый приятель закряхтел от боли.

— В общем, мы повеселим его на славу, — подытожил Сандро.

Отворилась дверь, и вошел вернувшийся Полициано.

— Он уже готов.

— Обожаю мужчин в красном! — со сластолюбивой улыбкой изрек Боттичелли.

Все засмеялись и устремились к выходу.

— Я заново перевяжу вас, когда мы вернемся, — задержавшись возле Джулиано, пообещала я.

— Ты настоящий друг, Катон, — улыбнулся он в ответ.

И я поспешила вслед за остальными.

Рафаэль Сансони и вправду был красивый юноша с честным лицом школяра, кем он, собственно, и являлся до недавнего времени. Он только что закончил обучение в возрожденном усилиями Лоренцо де Медичи Пизанском университете и теперь, в красном кардинальском облачении и шапке, казался совсем подростком. Мы весело столпились вокруг него и за время четырехминутной ходьбы от дворца Медичи к Дуомо, главному флорентийскому кафедральному собору, смеялись и шутили, поскольку Рафаэль явно робел перед служением своей первой торжественной мессы.