Губы обвинителя бешено затряслись.

— Ведь вы располагаете такими письменными свидетельствами, не правда ли, фра Савонарола? — осведомился у него седовласый адвокат.

Судьи беспокойно заерзали на сиденьях.

— Доказательства, брат, — пробормотал один из них. — Представьте нам доказательства.

Прокурор, казалось, вот-вот лопнет от злости.

— Этих скверных мальчишек, этих содомитов, — он едва не поперхнулся, — арестовали не далее как вчера! У меня в распоряжении было слишком мало времени, чтобы собрать письменные показания со свидетелей, а с преступников — их собственные признания!

«Признания»? Голова у меня пошла кругом. Неужели Леонардо пытали ради признания?

В комнате суда поднялся недовольный ропот.

— Никаких признаний не будет, — спокойно и неколебимо заверил судей адвокат. — При отсутствии письменных свидетельств или иных доказательств вины эти молодые благородные жители Флоренции покинут здание суда вместе со мной.

Средний из судей явно негодовал и на бестолкового церковника-обвинителя, и на адвоката, приведшего столь бесспорные доводы. Однако он не собирался так скоро отменять публичное бичевание шести новоявленных еретиков.

— Засим арестованные освобождаются… — начал он.

По комнате прокатилась волна облегченных вздохов.

— …при условии, — напыщенно пророкотал далее голос судьи, — что в двухмесячный срок их вина не подтвердится. До тех пор слушание дела переносится.

— Несправедливо! — выкрикнул кто-то за моей спиной. — Вы на два месяца отправляете их в чистилище!

Но судьи уже встали с мест и, тесня оконфузившегося прокурора, вышли вместе с ним через боковую дверь, гневно хлопнув ею напоследок. Родственники обвиняемых юношей возликовали, празднуя их освобождение, пусть и временное, омраченное угрозой очередного публичного скандала. Все спешили обняться друг с другом.

Леонардо подошел ко мне, все такой же подавленный и неулыбчивый.

— Нам можно уйти, дядюшка?

— Конечно можно, но сначала тебе нужно поблагодарить Лоренцо и адвоката, который выступил в твою защиту. Вон они там…

— Прошу тебя, давай выйдем! Мне нечем дышать.

Я без объяснений поняла, как он измучен, и через поздравляющую нас толпу стала пробиваться к выходу, не перекинувшись ни с кем и словом.

У здания нас уже встречала развеселая компания из боттеги во главе с самим Верроккьо. Увидев своего названного брата, художники разом засияли и принялись обнимать его, дружески хлопая по спине и добродушно вышучивая. Потом они вместе двинулись прочь, и я успела заметить промелькнувшую на лице Леонардо неуверенную улыбку.

Прежде чем все они скрылась за углом, сын обернулся ко мне. Сквозь поглотившую его пучину терзаний сверкнул луч признательности, донесший мне слово благодарности. Я подняла руку в знак прощания, но Леонардо был уже далеко.

Повторное слушание, за отсутствием у прокурора Савонаролы новых улик, ни к чему не привело. Суд «освободил» от обвинения в содомии всех юношей, включая Сальтарелли.

Тем не менее двухмесячный судебный процесс оставил неизгладимые рубцы в душе Леонардо. Он с облегчением поднялся со скамьи подсудимых вместе с товарищами, но природная веселость в его глазах навсегда померкла. Борода и усы, которые он вдруг отпустил, скрывали его улыбку, и красивый контур подбородка, и чувственный изгиб губ, но в этом, как я поняла, и заключалось его истинное намерение: надеть личину, маску — что угодно, лишь бы спрятать свой стыд. Даже оправдательный приговор, против воли вынесенный Отцами Церкви, и тот не мог смыть этот стыд полностью. Леонардо уверовал, что отныне его доброе имя безвозвратно и навеки потеряно.

После слушания друзья и родственники шумной толпой вывалили из сумрачного зала суда на солнце. Мы с Лоренцо спускались по ступеням, поотстав от Леонардо — он, по своему новому обыкновению, держался особняком. Я увидела, что сын сразу направился к Андреа Верроккьо, который всячески поддерживал друга и ученика в тяжком испытании. Неожиданно на его пути, подобный карающему богу, вырос некто и преградил ему путь.

Этот некто оказался его отцом. Не видя лица Леонардо, я уже готова была поспешить ему на выручку, но Лоренцо вовремя ухватил меня за руку.

— Тебе не кажется, что он сам может постоять за себя? — спросил он.

Я с сожалением вздохнула и вместе с Лоренцо отошла в тень, укрывшись от их взоров, хотя нам был слышен весь разговор отца с сыном.

— Леонардо, как ты посмел? Что я тебе сделал плохого, что ты так чудовищно позоришь нашу семью? Как мне теперь приличным людям в глаза смотреть? — Оправив изящный колет, Пьеро смерил сына презрительным взглядом. — Были бы живы твои дед и бабушка, они, наверное, сию минуту скончались бы от унижения! Меня, впрочем, твое поведение не удивляет: ты попросту потакаешь своим врожденным порокам. Еще бы! Сам выродок, а мать твоя — шлюха… Ай!

Услышав вскрик Пьеро, я решилась выглянуть из нашего укрытия и обнаружила, что Леонардо сдавил отцовскую шею, словно клещами, а Пьеро корчится, пытаясь вырваться из его цепких пальцев.

— Не смей чернить мою мать! — прошипел Леонардо.

Титаническим усилием он овладел собой и разжал хватку, но их стычка уже успела привлечь множество любопытных взглядов. Верроккьо подошел, чтобы поддержать любимого ученика. Лоренцо тоже не вытерпел и двинулся к ним, я следом.

Маэстро, не скрывая озлобления, обратился к оскорбителю напрямую:

— Пьеро да Винчи, ваш сын стал незаконнорожденным по вашей вине, а не из-за собственной греховности.

Слова Верроккьо, очевидно, сильно уязвили нотариуса. Он примирительно воздел руки:

— Андреа…

— Незачем называть меня по имени — вы мне не друг. Да и зачем вам дружить со мной, ведь я тоже незаконнорожденный, или вы не знали?

В этот момент Пьеро заметил нас с Лоренцо. Правитель Флоренции не мог не заметить унизительной выходки, которую позволил себе всеми обожаемый живописец. На меня Пьеро не обратил особого внимания, скользнув по мне равнодушным взглядом. В попытке хотя бы отчасти восстановить поруганное достоинство он злобно зыркнул на Леонардо и выпалил ему в лицо:

— Моя жена недавно разрешилась сыном. Это мой законный наследник, хвала Богу!

Он круто развернулся и, растолкав зевак, скрылся из виду. Леонардо стоял спиной ко мне. Проводив отца взглядом, он вдруг выпрямился, словно обрел внутри невидимый стержень, и молча двинулся вперед. Толпа расступилась перед ним, будто воды Красного моря перед Моисеем. Еще миг — и он исчез в людской толчее.

— Не понимаю, почему иные родители так жестоки к своим детям, — признался Лоренцо. — Особенно к таким светлым душам, как Леонардо.

Меня тянуло немедленно догнать сына, но Лоренцо удержал меня. Положив руку мне на плечо, он сказал: