Полковник Козловцев Леонтий Иванович, «Почетный сотрудник госбезопасности», рассказал, что родился в деревне Старая Крапивенка Тульской области 22 июня 1915 года. Срочную службу проходил с 1937 по 1939 год в 58-м кавалерийском полку, командиром которого был будущий маршал Советского Союза И.Х. Баграмян.

В 1940 году отслужившего молодого человека определили на учебу в Ростовскую межрегиональную школу НКВД (НКГБ), в которой преподавались азы оперативной работы: диверсионной, разведывательной и контрразведывательной. Срок обучения в школе был всего год — спешили. Война ломилась в двери страны. Выпускникам присвоили звание лейтенанта… А дальше стандарт того поколения — фронтовые дороги… Тем, кто выжил, — желанная Победа! Но Леонтию Ивановичу повезло — он стал еще и свидетелем суда над главными военными преступниками фашистской Германии. С первого до последнего дня заседания военного трибунала нашему герою пришлось присутствовать на процессе века.

— Давайте, Леонтий Иванович, отмотаем пленку времени. Куда вы попали после окончания школы?

— Закончилось присоединение Западной Белоруссии к БССР, и чувствовалось дыхание приближающейся войны. Поэтому молодых оперативников направили в командировку в город Брест для оказания помощи властям в эвакуации мирного населения. Следует напомнить, что Брестская крепость перешла в состав СССР 22.9.1939 года. Она использовалась для расквартирования частей Красной армии и войск НКВД. Но особенно запомнились картины насильственного отселения неблагонадежного элемента — перебежчиков, бандитов, всякого рода неблагонадежных как польских граждан, так и наших. Их грузили в товарные вагоны и отправляли вглубь территории СССР.

— А где застал вас день вашего рождения? Он же совпал с началом войны? Какие впечатления вынесли вы из 22 июня 1941 года?

— Впечатления страшные по своему апокалипсическому накалу. Брест обстреляли и бомбили сразу же с началом фашистского вероломства. Артподготовка частей вермахта началась в 3.15. Каждые 4 минуты огневой вал продвигался по 100 метров вперед. В городе взрывались снаряды, мины и бомбы. День превратился в ночь от поднятой пыли и дымов, заслонявших огни многочисленных пожаров. Всюду убитые, стоны раненых, дикое ржание покалеченных лошадей, мечущиеся женщины с детьми на руках. До сих пор эти картины я вижу в снах, а ведь сколько воды утекло!.. Вот уж правда, воспоминания — это страна, в которую человек способен входить, когда ему заблагорассудится.

— А какова была дальнейшая судьба энкавэдэшника? Куда вас определили?

— Военные части и подразделения НКВД сразу распределились в Брестской крепости. Напор немцев был таков, что крепость к 9.00 22 июня уже была окружена. Остальные армейские части вели оборонительные бои на правом берегу Буга против переправившихся войск противника. Это были войска, как потом выяснилось, 45-й и 31-й пехотных дивизий генерал-майоров Ф. Шлипера и К. Калмукоффа. Нам наше руководство приказало немедленно влиться в боевые подразделения Красной армии и выходить из окружения.

В колонах отступающих были военные, милиционеры, местные чиновники и другие. Шли лесами и бездорожьем, преодолевая многочисленные болота, постоянно отстреливаясь от наседавших фашистов. Вышли в районе Могилева. Меня и двоих коллег по школе Никулина и Циракашвили определили в один из полков 283-й стрелковой дивизии на должности оперуполномоченных. И опять горечь отступления. Разорвавшейся рядом миной я был тяжело ранен. Отлежав в госпитале, снова оказался на фронте. Теперь мы наступали в районе Мценска.

Сейчас на особистов вешают всякие небылицы. Скажу честно — в окопах были все равны, и пуля-дура не разбирала, какой черепок просверлить. Мои коллеги ходили в атаку, отбивали контратаки и наравне с красноармейцами бились в рукопашную под Орлом. Нам помогали армейцы бороться с паникерами, мародерами, предателями и агентурой противника. Я не помню, чтобы были взаимные претензии. Нашего брата уважали. Сегодня в фильмах моих коллег-трудяг лепят какими-то уродами, недоумками и палачами. Так и хочется спросить, какие мерзавцы их консультируют?

После проверки моей работы комиссией Смерш из Москвы я был определен направленцем 2-го отдела У00 1-го Белорусского фронта. Моими начальниками были генералы

ВадисА.А., Ивашутин П.И., Королев Н.А. и Железников Н.И. На фронте все страшно, но, слава богу, с кровопролитными боями дошел до Берлина…

— Расскажите подробнее, как вы попали на Нюрнбергский процесс и о ваших впечатлениях при встречах с нацистскими бонзами, ставшими фигурантами международного трибунала? Какова реакция была у них на конкретные обвинения в суде?

— С санкции начальника 2-го отдела ГУКР НКО Смерш полковника С.Н. Карташева троих офицеров-контрразведчиков УКР фронта: меня, Красильникова и Хелипского направили на этот международный процесс. Я недавно прочел книгу бывшего руководителя разведки ГДР Штази Маркуса Вольфа. У него слова о Нюрнберге полностью совпали с моими впечатлениями. Я их даже записал:

«Было ощущение какой-то призрачности, когда я, идя по совершенно разрушенному Нюрнбергу, городу, который когда-то называли шкатулкой для драгоценностей Германии, думал о том, что люди, сегодня сидящие на скамье подсудимых, именно здесь, в Нюрнберге, принимали расовые законы и торжествовали. Пребывая в зените своего могущества».

С первого дня — 20 ноября 1945 года и до последнего -1 октября 1946 года я присутствовал на заседаниях, и каждый день видел стаю притихших и опустошенных нелюдей, набравшихся наглости оправдываться, косить под дурачка, требовать к себе отношения как к военнопленным.

Когда я зашел в зал, первое впечатление было таково: а где же остальные бонзы?

Первым сидел Геринг — черная душа нацистского заговора… Он сильно исхудал, поэтому мешки под глазами казались еще больше. Френч на экс-рейхсмаршале без погон болтался, как на чучеле пиджак. А когда-то его грудь и живот, усеянные орденами, сравнивали с витриной ювелирного магазина.

Он играл теперь после Гитлера роль наци № 1. В его лице было много ипостасей: провокатор и убийца, грабитель и вор, трус и хам… Он пытался играть «верного паладина» того, кому присягал и кого предал в тяжелую минуту. Он пытался искусственно держаться, ерничать, выгораживать себя. Запомнился день объявления приговоров. Первого ввели Геринга. Лорд юстиции Лоуренс объявил:

— Герман Вильгельм Геринг, Международный военный трибунал признает вас виновным по всем четырем разделам «Обвинительного заключения» и приговаривает… Герман сорвал наушники и стал размахивать руками. Оказалось, испортилась система перевода. Специалисты быстро устранили поломку. Когда «великий знаток живописи» стал вслушиваться дальше, судья проговорил:…и приговаривает к смертной казни через повешение!

Геринг пошатнулся, как мне показалось, мгновенно побледнел, однако устоял на ногах.

Особенно неприятно было слушать палача — верзилу со шрамами на костистом лице, с тяжелой квадратной челюстью — шефа безопасности СС Кальтенбруннера. Он занял свое место на скамье только 10 декабря — говорили, что все эти дни болел. Как только он присел, то соседи, Кейтель справа и Розенберг слева, демонстративно повернулись к нему спинами. Как же, со смертью Гиммлера он теперь стоял на первом месте, если говорить о представительстве карательных органов рейха на нюрнбергской скамье подсудимых.