Хозяин подмигнул и улыбнулся с видом заговорщика.

– Да, знаю, мессир. Господа будут предупреждены. А благородная дама будет у меня в полной безопасности. Входите, пожалуйста, сделайте одолжение. Вас быстро и хорошо обслужат.

Мэтр Анеле и трое путников вошли в таверну, а слуги тем временем забрали багаж и отвели лошадей в конюшню. Крупная женщина, красные щеки которой, казалось, вот-вот лопнут, с легким пушком над подвижными губами, золотым крестом на шее, одетая в платье из тонкой бумазеи, склонилась в реверансе перед Катрин.

Анеле представил ее с законной гордостью:

– Моя жена Пернелла! Она – парижанка!

Парижанка, качая бедрами и жеманясь, повела Катрин в глубь зала и открыла маленькую дверь во двор, замощенный каменной плиткой и обсаженный цветами. Деревянная лестница вела со двора на крытую галерею, куда выходили двери комнат. Она прошла в угол и открыла красивую резную дубовую дверь.

– Надеюсь, госпоже будет хорошо здесь. По крайней мере спокойно.

– Большое спасибо, госпожа Пернелла, – ответила молодая женщина. – Как вы заметили, я ношу траур и прежде всего хочу спокойствия.

– Конечно, конечно, – ответила хозяйка. – Я знаю, что это такое… Здесь, рядом, находится церковь святого Маврикия. Ее викарий – понимающий и приветливый человек. Стоит сходить на его проповедь или исповедаться. У него бархатный голос и для умершей души…

Мэтр Анеле, оставшийся внизу, хорошо знал свою жену, поэтому крикнул:

– Эй, жена! Иди сюда и дай отдохнуть почтенной даме… – прервав тем самым поток слов Пернеллы.

Катрин улыбнулась ему.

– Пошлите ко мне мою компаньонку, мадам, и пришлите нам ужин поскорее в комнату! Мы устали и очень голодны.

– Сейчас, сию минуту.

Поклонившись, добрая женщина исчезла. Катрин и Сара остались одни. Цыганка уже осматривала комнату, проверяя мягкость матрацев, задвижки дверей и окон. Окна выходили на улицу, что позволяло наблюдать за всеми приходящими и уходящими. Мебель была простая, но добротная, сделанная из мореного дуба и обитая кованым железом. Занавески веселого розового цвета создавали уют.

– Здесь нам будет неплохо, – заявила Сара с довольным видом. Но, увидев, что Катрин, стоя перед окном, смотрит отсутствующим взглядом, спросила: – О чем ты задумалась?

– Я думаю, – вздохнула молодая женщина, – что мне надо скорее кончать со всем этим. Как бы ни было приятно в этой гостинице, я не хотела бы здесь долго задерживаться. Мне… мне очень хочется поскорее увидеть моего маленького Мишеля. Не можешь себе представить, как мне его не хватает! Я так давно его не видела!

– Четыре месяца, – сказала Сара, подходя к ней.

Впервые Катрин так тосковала по своему ребенку. Раньше она о нем никогда не вспоминала, опасаясь, вероятно, расслабиться и пасть духом. Но сегодня слезы стояли у нее в глазах. Сара заметила, что Катрин неспроста смотрит на улицу: там шла молодая женщина с белоголовым ребенком, похожим на Мишеля. Улыбаясь, молодая жизнерадостная мама давала ему бублик, к которому он тянулся ручонками. Это была простая и милая сценка. Сара все поняла, обвила руками плечи Катрин и привлекла ее к себе.

– Еще немного терпения и мужества, сердце мое! Ты хорошо ими запаслась, но, видимо, запасы подходят к концу!

– Я знаю, но мне никогда не быть такой, как эта женщина. У нее, конечно, есть муж, иначе бы она не была такой радостной… А я, когда закончу эту бродячую жизнь, уединюсь в замке и буду жить там исключительно ради Мишеля, а когда он меня покинет – ради Всевышнего, в ожидании смерти, как живет мадам Изабелла, моя свекровь…

Сара почувствовала, что надо рассеять этот мрачный туман, который понемногу начал забирать в свои леденящие объятия душу Катрин. Нельзя было отдавать ее в плен тоске. Она отвела ее от окна, посадила на скамейку, застеленную подушками, и заворчала:

– Хватит! Думай о том, что тебе еще надо сделать, а будущее оставь в покое. Одному лишь Богу известно, что нас ожидает, и ты не знаешь, что он уготовил тебе. Оставим все это. Вот и мэтр Тристан пришел!

И на самом деле, предварительно постучав в дверь, в комнату вошел Тристан в сопровождении слуги, который нес тарелки и белые салфетки. Другой слуга принес все остальное. Вмиг стол был накрыт, и все трое уселись вокруг дымящегося блюда с сосисками, бобами и бараниной.

Успокоившаяся Катрин, выпив кружку клерета, почувствовала, как уходят прочь черные мысли.

Закончив трапезу, Тристан, молчавший до этого, встал и начал прощаться.

– Сейчас я ухожу, госпожа Катрин. Завтра вечером я должен быть в Партенэ, чтобы получить последние указания. Вы останетесь здесь. Король прибывает завтра, а на рассвете сюда приедут мессир Прежан де Коэтиви и мессир Амбруаз де Лоре. Здесь, в таверне, должны собраться все заговорщики. Мессир Жан де Бюэль тоже приедет прямо из своего замка Монтрезор. В глубине двора замка, в самой скале, имеются великолепные подвалы для вина и… для заговорщиков.

Вам остается только ждать и отдыхать. Но помните: как только король приедет, оставайтесь в доме и никуда не выходите. У госпожи Ла Тремуй зоркие глаза.

– Будьте спокойны, – ответила Катрин, протягивая ему последнюю кружку вина. – Я еще не сошла с ума. Держите! Посошок на дорожку.

Он залпом выпил вино, попрощался и исчез как тень.

Обычная городская суета на следующий день превратилась в бешеную суматоху, когда королевский кортеж вошел в Шинон. Едва трубы разорвали послеполуденную тишину города и зазвонили все колокола, Катрин, несмотря на предписание об осторожности, накинула на голову вуаль и высунулась из окна.

Над волнующейся человеческой толпой, собравшейся в Гран Карруа, она увидела флаги, вымпелы, боевые знамена, копья и пики. Эскадрон рыцарей, одетых в доспехи, окружал короля, также закованного в латы, и экипаж, в котором находились королева и супружеская пара Ла Тремуев. Для главного камергера не нашлось лошади, способной выдержать его вес. Завидев его герб, Катрин инстинктивно отодвинулась от окна. Хотя она чувствовала себя в безопасности, но не могла удержаться от страха при виде своего врага.

До этого момента она еще сомневалась в своей победе, и ее воображение рисовало тысячу препятствий. И вот наконец толстобрюхий Ла Тремуй прибыл.

Кортеж проехал перекресток, заполненный толпой, откуда раздавались крики «ура!» и «да здравствует король!», и свернул на улицу, которая резко поднималась вверх к замку… Когда последняя повозка скрылась, Катрин торжественно посмотрела на Сару.

– Он приехал! Я победила!

– Да, – вздохнула цыганка, – ты выиграла, и теперь дело за рыцарями королевы Иоланды – им убивать хищника.

– Не без меня! – воскликнула молодая женщина. – Я хочу быть там и, если мы провалимся, разделить участь заговорщиков. Я имею на это право.

Сара не ответила и принялась зашивать вырванный клочок на манто Катрин. Прошли сутки с тех пор, как они вошли на этот постоялый двор, но Сара уже не находила себе места, как зверь, попавший в клетку, и искала, чем бы занять себя. Для Катрин это вынужденное бездействие было тоже тягостным. Почти все время она проводила у окна, наблюдая за жизнью на улице. Часы текли медленно, а ей не терпелось действовать. Она чересчур боялась. Слишком часто она отчаивалась в успехе своего плана до тех пор, пока своими глазами не увидела приезд Ла Тремуя. И теперь, когда он был здесь, сгорала от желания скорее броситься в бой.