— Орхан подсказал, где тебя искать. Он же здесь учился, ты помнишь? Мой младший брат знает все закоулки университета Фридриха Вильгельма, — пошутила она. — Я не была уверена, что ты в городе, но когда наткнулась в газете на объявление о семинаре, то поняла, что удача мне улыбнулась.

Неожиданно она подскочила оттого, что ватага студентов с раскрасневшимися от мороза щеками шумно ввалилась в трактир.

Ее смущало и в то же время очаровывало окружающее оживление. Молчаливые рабочие с уставшими лицами сидели рядом с молодыми стенографистками, у которых были короткие стрижки и ярко накрашенные губы. Это было время отдыха, когда можно громко поговорить, выпить и временно забыть о своих заботах.

Ханс был удивлен, что Лейла согласилась выпить с ним в кафе. Этот мир был настолько далек от того, к чему она привыкла… Ему хотелось защитить ее, покрыть поцелуями с ног до головы.

— Мне так тебя не хватало, — призналась она, едва коснувшись его пальцев. — Было очень трудно, когда я не могла ни поехать к тебе, ни поговорить с тобой.

— Мы сами так решили, — ласково напомнил он ей. — Я каждый день о тебе думал… Как себя чувствует Перихан?

Лейла застыла.

— Боже правый, что случилось? — встревожился Ханс и сжал ее руку.

— Менингит…

Ее боль пронзила и его. В одно мгновение у его любимой потух взгляд, она вся съежилась на стуле. Она показалась такой уязвимой, что он испугался.

— Она умерла еще до того, как я успела вернуться, — сказала она дрожащим от волнения голосом. — Меня не было рядом с малышкой, когда я была так нужна.

Лейла смахнула слезы. Боль была такой же острой, как в первый день. Она снова встретилась с Хансом и доверилась тому, кто был не просто любовником, но также другом. Ханс внимательно слушал Лейлу. Она еще никогда не видела такого понимания у слушателя. Ею овладело странное сладко-горькое облегчение. Чувства были в беспорядке, поэтому Лейла говорила бессвязно. Она рассказала о Селиме и Нилюфер. О своем унижении. О жажде независимости. Описала растерянный взгляд Ахмета, тревогу маленького мальчика от мысли, что он всех потеряет. И в конце каждой фразы было имя Перихан, словно навязчивая нота бесконечной симфонии. Она рассказала о своих сомнениях и страхах. О последних конвульсиях Турции и рождении нового мира, что и привлекало, и пугало ее. Затем с печальной улыбкой напомнила ему о своем обещании, которое дала в Ангоре, — найти способ вернуться к нему.

— Но я уже вовсе не та, понимаешь? Вместе со смертью ребенка умерла часть меня.

Он долго хранил молчание, и она была признательна за то, что он не говорил пустых слов.

— Если бы мне было дано, я бы забрал твою боль и понес вместо тебя, — пылко произнес он. — Не могу смотреть, как ты страдаешь. Пусть простит меня Господь, но я люблю тебя, я так тебя люблю…

У Ханса голова шла кругом. Он до сих пор не мог поверить, что перед ним Лейла, здесь, в берлинской таверне, где пахнет влажной шерстью, сигаретами и пивом. Вокруг них бушевали войны, революции, царила беспросветная нужда, и среди этой разрухи он цеплялся лишь за эту страсть, которую внушала отважная женщина, разрушившая все запреты, чтобы приехать к нему.

Они с мужем остановились в гранд-отеле «Адлон» рядом с Брандебургскими воротами. Селим-бей должен был выполнить деликатную дипломатическую миссию, и Лейла согласилась поехать с ним при условии, что будет свободно передвигаться по столице, как европейская женщина. Супругу было трудно на это решиться, но здесь, вдалеке от матери, он позволил втянуть себя в игру. Ханс улыбнулся. Он знал Лейлу такой — свободной и следующей своим желаниям. Настоящей анатолийской женщиной.

— Чем я могу тебе помочь? — спросил он. — Чего ты от меня ждешь?

Желание прижаться к нему было настолько сильным, что она задрожала. Хотя еще несколько часов назад она цепенела от мысли, что скоро его увидит. Здесь Ханс был археологом и уважаемым лектором. Накануне во многих газетах появилась его статья о привезенных в Берлин на реставрацию двух хеттских сфинксах. Там, в амфитеатре, она гордилась его невероятно интересным докладом и тем, как представительно он выглядит. Молодые элегантные берлинки, поспешившие к нему в конце лекции, немного ее смутили. Она даже подумала, что не может сравниться с такими современными дамами. На долю секунды ей захотелось убежать.

Окружающая суета постепенно исчезала. Теперь весь мир для нее сводился к руке Ханса, его лицу, которое она желала ласкать, к его губам, которые хотела целовать. И это желание понемногу приводило ее в себя, пробуждало притупленные чувства.

— Не знаю, что со мной будет завтра, но я бы хотела, чтобы ты стал частью моей жизни, — призналась Лейла.

Ханс, который так боялся, что никогда не увидит любимую, чуть не взлетел от порыва счастья. Через несколько дней после их расставания на черноморском берегу он, обезумевший от волнения, подумывал отправиться в Стамбул. Но почему-то не мог избавиться от чувства, что не имеет права отбирать Лейлу у супруга. Он также боялся писать, не желая доставлять ей неприятности. Только Лейла, только она сама, должна решить судьбу их любви.

Несколько недель без новостей он безропотно смирился. Впервые в жизни Анатолия его ранила. Он больше не находил поддержки в этой суровой природе, ведь здесь все напоминало о Лейле. Боль стала невыносимой. В период нескончаемых сражений он даже думал, что смерть могла бы стать облегчением. Ханс был ранен осколком в ногу и решил вернуться в Берлин. Он снял жилье недалеко от Курфюрстендамма. Удивительно, но против всех ожиданий Лейла сдержала свое обещание. Ее смелость преодолела расстояния.

В таверне было шумно. Ханс поднес руку Лейлы к губам, затем ко лбу. Что он мог ей предложить? Ничего, кроме своей жизни и имени. Возможно, ее муж когда-нибудь и согласится на развод и тогда они смогут быть вместе. Однако он знал: чтобы жить с этой женщиной, он должен отказаться от своей религии и принять ислам. Лейла не выйдет замуж за неверного. Да и он никогда ее об этом не попросит.

Лейла переняла энергичную походку берлинских женщин. Ее каблучки звонко стучали по ступенькам, когда она вошла в метро, чтобы ехать к Хансу. Обычно она покупала в бакалейной лавке бутылку вина, иногда какие-нибудь сладости. Лейла шутила с торговцами. Вежливо приветствовала привратницу, которую приручила, преподнося ей время от времени букет фиалок. Если Ханса не было дома, женщина открывала дверь своим ключом, растапливала печь и устраивалась в кресле читать, накинув на плечи шаль. Преподавателя не нужно было долго ждать. Обычно, переступив порог, он швырял сумку на стол и раскрывал объятия. Затем отводил ее в комнату, где они неутолимо и ненасытно занимались любовью, отгородившись шторами от серых улиц.

Он всегда настаивал на том, чтобы провести ее к «Адлону», однако не приближался к входу. Она оборачивалась, чтобы увидеть его под липами: поднятый воротник пальто, руки в карманах. Ханс завидовал Селиму, но не говорил об этом с Лейлой. И женщина была ему благодарна. Их связь должна быть счастливой. Она не хотела, чтобы ее омрачали тучи.