Габриель слушал Фуке, раскрыв рот от изумления.

— Где же теперь эти свитки? Неужели те самые бумаги, что попали ко мне в руки?

Фуке улыбнулся.

— Нет. К вам попал ключ к ним. Чтобы спасти Тайну, тамплиеры надежно ее скрыли. После того как текст был переведен, они записали его между строк на папирусных листах, которые использовал Петр. Потом пропитали страницы этого кодекса специальным составом, так что и прочесть текст стало невозможно. Секрет этой тайнописи они переняли у одного арабского ученого. Таким образом, все листы рукописи почернели с обеих сторон. Чтобы настоящий текст, на арамейском и латыни, проявился снова, необходимо снять слой краски, и сделать это можно, лишь смочив рукопись настоем из трав, изготовленным в строго определенных пропорциях. К тому же делать это возможно в точно означенный день и час, и только один раз в году. Другими словами, в документе, зашифрованном вашим отцом, значится всего-навсего формула травяного настоя. Кстати, история формулы не менее поразительна, чем история самого кодекса. Формула эта была утеряна во время разгрома резиденции командора ордена тамплиеров, учиненного по велению Филиппа Красивого.[45] Куда она запропастилась, никто не знал. Кодекс, в нечитабельном виде, был тщательно спрятан в Риме. Так что мы всего лишь хранители памяти, которую передаем из поколения в поколение, однако при этом всегда готовы к действию в случае, если нам удастся отыскать формулу. Так, к примеру, случилось в разгар Фронды, пятнадцать лет назад. Формула вдруг обнаружилась у одного генуэзского торговца. Как она к нему попала, одному Богу известно. Знаем только, что во время погрома в резиденции командора ордена Храма кто-то из наших братьев, перед тем как его схватили и казнили, — а возможности снестись с кем-либо из нашего братства у него не было — в отчаянии доверил лист с формулой слуге, которому было невдомек, что на самом деле попало к нему в руки. Несчастный наш брат велел слуге бежать в Италию и связаться с кем-нибудь из наших. Однако тот этого не сделал. Бедолага попытался продать формулу, но без толку. Потом он умер в нищете — кажется, в тысяча триста пятидесятом году, — и лист, вероятно, пролежал триста лет на чердаке его дома, после чего его не раз продавали и перепродавали, прежде чем он наконец попал в Геную вместе с сундуком, где хранился. С прочими бумагами того убиенного тамплиера. Бесследно пропали в основном его письма и ценные вещи. К тому времени генуэзский торговец знал вашего отца лет двадцать. Они вместе служили во французских войсках и сражались против Габсбургов.[46] Впоследствии они переписывались, и торговец, конечно, знал, что отец ваш страстно увлекался историей Храмовников. Вот он и предложил переслать ему эти бумаги, совершенно не подозревая, что в них. Отец же ваш понял это сразу… История наша близится к концу. В Риме было срочно созвано собрание нашего братства из четырнадцати человек. Но, увы, приехав в Рим, отец ваш по неосторожности открылся одному из наших братьев, своему попутчику, — рассказал ему о цели собрания. Тогда нас спасла лишь страсть вашего отца к криптографии. Он едва успел зашифровать текст кодом, о котором знали только мы. На другой день, как раз накануне собрания, предатель выдал вашего отца агентам Мазарини в Италии. Его похитили, переправили во Францию, бросили в тюрьму и пытали, но он ничего не сказал. В конце концов ему удалось бежать, правда, без зашифрованной формулы, — так она опять исчезла на пятнадцать лет, пока Провидению не было угодно вверить ее вам.

— А как же оригинал формулы? — в изумлении спросил Габриель.

— Отец ваш уничтожил оригинал, когда понял, что его предали.

— Эта история, — вздохнул суперинтендант, — результат странного стечения обстоятельств, когда люди не смогли побороть в себе страсть к писанию. Почему все-таки Петр не уничтожил папирусные свитки? Я так и не смог понять, что же его удержало. Уж если он хотел, чтобы никто ничего не узнал…

Фуке вздохнул, а затем продолжил с едва уловимой напряженностью в голосе:

— Четыреста лет мы терпеливо ждали благоприятного случая. Обладая кодексом, пусть даже нечитабельным, мы предприняли подготовительные меры, чтобы обнародовать его сразу во многих странах, если нам все же удастся заполучить формулу. Во Франции такой подготовкой занимаюсь я — таков был выбор моих братьев. Между тем английская революция предоставила нам удобный случай. Кромвель был одним из наших, но жалкая песчинка в почках, убившая его, помешала нам изменить лик мира и во многом повлияла на нашу судьбу. Однако…

Габриель открыл было рот, но Фуке его опередил:

— Только не просите меня рассказать, что написано в кодексе. Пока просто поверьте мне на слово, ведь я же доверился вам, раскрыв нашу тайну! Растения, необходимые для приготовления настоя, созревают у меня в оранжерее, и через несколько недель их можно будет использовать; место тоже готово, — прибавил он, указав на замок. — Отныне все в наших силах… если только вы доверитесь мне.

Он подошел к Габриелю, и его лицо озарилось улыбкой.

— Вот так, господин де Понбриан. Теперь вы обладаете половиной вашего наследства и знаете, что составляло смысл жизни Андре де Понбриана. Хотите получить вторую половину? С нею вы станете его сыном дважды.

Габриель улыбнулся в ответ. Они стояли друг перед другом — два человека, окутанные мраком.

— Говорите, сударь. Вы не можете открыть мне суть Тайны, пусть. Скажите хотя бы, в чем смысл борьбы, которая стоит того, чтобы помешать сыну отомстить за отца.

— Откройте глаза, Габриель, и оглянитесь вокруг. Смысл борьбы в том, что символизируют эти стены, — указал Фуке рукой на кровли Во, блестевшие в лунном свете.

Габриель вздрогнул.

— Час близок. Ступайте за мной.

Они молча вышли из тополиной аллеи и двинулись вверх по склону поросшего деревьями холма.

— Холм этот соорудили из земли, на которой покоится фундамент замка, — сказал Фуке, взойдя на вершину. — Посмотрите налево — и поймете.

Габриель оглянулся. Перед ним, озаренный лунным сиянием, высился замок Во — таким юноша еще никогда его не видел.

Фуке наблюдал за Габриелем и улыбался.

— Потрясающе, не правда ли? Никто бы не смог этим любоваться, если бы не мы с д'Орбэ. Вы видите истинную перспективу замка Во.

С вершины холма, насколько хватал глаз, простирались кровли замка; они уходили вдаль, казалось, до самого горизонта, заключая замок и служебные пристройки в единое целое и полностью преобразуя вид всего строения. Потрясенный до глубины души, Габриель любовался не просто величественным замком знатного сеньора, а целым городом, новым и необыкновенным.

— Во — наглядный символический образ слова, которое мы храним. Как и у слова, у него две стороны. Одна — явная и обманчивая, ее видно от решетки парадных ворот, когда смотришь на фасад. А другая, скрытая, олицетворяет истинную его суть.