Вот чего он никогда больше сделать не сможет, пробежаться. Долбаный ад, даже если за ним сразу все мудаки погонятся. Придется от них палкой отбиваться. Вертеть ею над головой, со страшной силой. Чтобы они и близко не подошли. Видишь палку! Больше он без нее из дому не выйдет. Да никогда. Даже если его гребаные фараоны загребут; он им просто-напросто скажет, друг, ни хера не выйдет, без палки не пойду, ни в какую вашу сраную крытку, только с палкой. Палка это его продолжение. То же и лекаришка сказал. Вот вам доказательство, на хер, представлено настоящим врачом, настоящим, стопроцентным гребаным сучьим козлом, из самого что ни на есть высшего общества.

А вот интересно, если предположить, что он не перекинется, чем он будет заниматься ровно через год? Может, все устаканится, все будет под контролем; прочие чувства обострятся до крайности, он начнет выступать по ящику, показывать, как ему все слышно сквозь стены; думай о хорошем, друг. Кто-то прется с ним рядом. Сэмми резко останавливается. Все тихо. Идет дальше. Все-таки рядом кто-то есть. Он опять останавливается, и опять резко. Этот кто-то останавливается тоже. Сэмми шмыгает носом. Он собирается сказать кое-что, но не говорит, потому как здесь же может никакого мудака и не быть. А если и есть, он все равно ни хрена не ответит. Хорошо бы задержать дыхание, прислушаться, но он слишком запыхался из-за подъема. Курить надо бросать, вот что. Провел же два дня без курева, чем не начало. Плохо, правда, что дома табак лежит. Кабы не это, Сэмми точно бы бросил. Ни хера не проблема. А так ничего не поделаешь, вот выберется он из Глазго, так в тот же день и бросит, в тот же миг, как только автобус отойдет от станции на Бьюканан-стрит, тут же и выкинет последнюю цигарку в окошко. Хрен тебе.

Элен никогда в Англии не была. Трудно поверить, чтобы такой взрослый человек ни разу не побывал в Англии, даже на экскурсии. Что делать, друг, такая уж тебе досталась долбаная Элен. Долбаная индивидуалистка, и всегда такой была. Говорила, мне и до Дамфриса черт знает сколько тащиться.

Не паникуй, это без толку.

Нет, серьезно, тут ему не подфартило, надо смываться; и чем быстрее, тем лучше. Дождись темноты. Фараоны передали Чарли предупреждение, да только предназначалось оно не Чарли, Сэмми оно предназначалось. Делай со мной, что хочешь, друг, но это было предложение, от которого он не смог отказаться. Да и вообще, чего ему тут делать-то. Фартить перестало еще до кошмара, случившегося на прошлой неделе. Он просто не хотел в этом признаться. Себе. Чего ж удивительного, что она разозлилась. Исусе-христе, друг, ничего, удивляться тут, на хер, решительно нечему.

Неплохо было б такси поймать, такси бы все упростило. Ты, знаешь что, ты давай избавляйся от этой дерьмовой гребаной херни, от всяких там не-могли-бы-вы-мне-помочь. Сэмми хочет исчезнуть. Исусе-христе, он хочет исчезнуть, действительно хочет. Он как-то читал рассказ об одном малом, так тот взял и исчез. Правда, Сэмми прочитанному не поверил. Так что и хрен с ним.

Нет, если бы он захотел, то мог бы слинять. Кто бы его остановил? Вернулся бы домой, уложил вещички и в путь. Слепой человек направляется в Лондон. Мог бы сойти на Виктории. Каждый раз, слезая с автобуса, там чувствуешь себя просто роскошно. Весь шотландский акцент испаряется. Как только сходишь на землю, все встает по местам, и никто на тебя не пялится. Становишься безликим, неотличимым от прочих. Это ж, на фиг, отлично, друг, точно тебе говорю, стать безликим, в этом-то вся и штука, ты становишься, блин, безликим и ни один дрочила к тебе не вяжется.

Правда, потом придется сделать и следующий шаг. Куда бы ты двинул с Виктории? Ну, сначала дошел бы до подземки. Может, остановился бы – позавтракать, газетку почитать. Будь его воля, он махнул бы на север. На Семь Сестер. Он там раньше жил, ему нравилось. Может, кто-то его еще помнит. А ему этого хочется? Нет. Паддингтон, тоже хорошее место. Можно было б и на Паддингтон пойти. Только там по пути перекресток, друг, долбаная Эджвер-роуд и Прэд-стрит, гиблое место для слепого. Ну его в фалду, Паддингтон-то. Плюс куча мудаков-попрошаек, и каждый норовит тебя выдоить. Если бы ты был похож на Сэмми, друг, ты бы кончил тем, что выставил бы им всем долбаного пива. Дичь. А, и Лондон тоже в фалду. Может, еще куда умотать. В Лакенбах, штат Техас.

Да заткни ты, наконец, свою хлебаную пасть.

Побережье! Какой-нибудь причудливый, старый, сонный английский городок, с длинным широким пляжем, на котором колли шлепают по лужам вместе со своими хозяйками, старухами в клевых коричневых туфлях, длинный променад со скамейками через каждые несколько метров. На нем Сэмми был бы в безопасности. А на песочке в еще большей. В такой, что мог бы даже оставить палку у лестнички с променада, а дальше двигать без нее. Отправляться в долгую прогулку; вдоль прибоя; волны накатывают, сними башмаки, расслабься, носки засунь в карман, штаны закатай и бреди себе по пене, плюх-плюх, чувствуй, как стебли морской травы заплетаются на ступнях вокруг пальцев. Снял бы там комнатушку, все было б путем. Там ведь каждый мудак при деньгах, так что он стал бы достопримечательностью. Они бы для него для одного офис долбаного УСО открыли. Чего нынче изволите, мистер Сэмюэлс? Э-э, тарелка яиц с беконом меня бы устроила, ну, может быть, немного тостов да побольше хлеба и гребаного джема, ты понял, о чем я толкую, недоумок задроченный? И раз уж мы тронули эту тему, как насчет четвероногого друга, гребаной собаки-поводыря.

Знаешь, если как следует подумать, Шотландия ему вообще-то не нравится. Это его родина, ладно, но отсюда ж не следует, что он ее обязан любить. Когда тут дождь идет, так вообще ходишь будто обоссанный, друг, вот в чем все дело. Сэмми здесь никогда не везло. Никогда. А вот там, там, на побережье, на бережку-то…

Смотришь на людей с их колли, на мужчин, на женщин. И первым делом понимаешь, что собака друг человека; ну, когда видишь их вместе, это до тебя сразу доходит.

Опять то же чувство, какой-то хрен тащится с ним бок о бок. А на побережье никто с ним рядом волохаться не будет.

Даже в Маргите. Тот рыбацкий паб, сразу за углом от стройки. Весь в таком рыбацком стиле. Местные к тебе хорошо относились. Плюс жена хозяина, друг, христос всемогущий, та еще была штучка и все говорила тебе, приходи, и ты не знал, верить ли своим глазам, уж больно все, на хер, очевидно было. Та еще штучка. Хотя и опасная. Опасная женщина. Отличный был паб. Если б еще не мальчишка. Муж той бабы, хозяин, съехал, в жопу, на своем мальчишке. И если ты сидел в баре, тебе приходилось любоваться, как этот мелкий мудила боксирует с тенью или там в бильярд играет и все такое, решает свой сраный кроссворд или с игрушками возится, с пришельцами из космоса, в общем, чего бы он ни делал, приходилось смотреть на него и кивать, дескать, большие надежды подает, вот увидите, когда-нибудь станет крупной шишкой, это уж точно, как на бегах. Но, правда, хозяин давал тебе кредит. В английских барах это не редкость. Не то что в гребаном Глазго, друг, тут они сразу из-под стойки секач достают: Чего ты там говорил? Десятку до пятницы?

Это старина Моррис, который в «Глэнсиз» баром командует. Другого такого злющего мудака тебе и не встретить, даже не надейся. Представляешь, нашли кого нанять в забегаловке работать.