– Ругать меня будет, как из командировки вернется, – виновато улыбнулась старушка.

Да, теперь она выглядела именно старушкой; только цвет синих, как у Антона, глаз остался прежним.

– За что ругать?

Нэла улыбнулась тоже – трогательна была эта робость перед взрослым сыном.

– Да как же? Он мне все время – переезжай, мама, ко мне. А я вот как…

– Что же не переехали?

– Так ведь вся жизнь здесь, – вздохнула та. – Мужнина могилка, и Костика, старшего моего. Куда мне от них? Я как узнала, что с сердцем неладно, так и подумала: ну и слава богу, смерть быстрая будет, не то что люди от рака подолгу всех мучают.

– Вы Антону сказали про сердце? – поинтересовалась Нэла.

– Что ты! – испугалась Валентина Петровна. – Зачем бы я стала ему говорить? Он бы меня тотчас в охапку. Прошлый раз, как приезжал, грозился, что веревками свяжет и увезет. А мне как отсюда?

Это было крепко, как броня, и Нэла не понимала, уважения оно достойно или досады.

– Я ведь с самого начала здесь, – сказала старушка. – Город на моих глазах вырос, на руках моих, можно сказать. А то теперь говорят, не надо, мол, было город здесь строить, болота, климат негодный, вахтовиков надо было присылать… Может, правильно говорят, а только нельзя так с людьми. Мы трудностей не боялись. Я оператором котельной работала на буровой, смена с утра до утра – знаете, как гордилась? Это теперь подача в котлы автоматическая, а тогда все вручную приходилось. Сливать воду ночью из котельной выйдешь – стоишь, ждешь. Луна светит, звезды, тайга, красота невозможная, а ты одна, и то ли волк на тебя выйдет, то ли медведь. Сердце надо храброе иметь, нервы крепкие. Я хоть робкого десятка, а говорю себе: не бойся, Валя, от тебя зависит, пробурят скважину или нет – пар же для этого нужен. А когда пробурят и нефть пойдет, буровики мне ее в стакане приносят – выпей за удачу. Я и посмеюсь, и умоюсь ею…

Количество монологов «про жизнь», которые Нэле пришлось выслушать на разных языках, не поддавалось подсчету. Но такого она не слышала никогда. Непонятно, что завораживало больше, бесхитростные интонации или запредельная, не имеющая рационального объяснения правота человека, знающего, что он сделал нечто значительное.

– Вы не устали? – все-таки спросила Нэла. – Может, поспите?

– Помню, комнату нам с Андреем дали в бараке, это в поселке Мамонтово было, при буровой, – не слыша ее, продолжала Валентина Петровна; ее тихий голос звенел как струна. – Мы сначала туда из Романова на работу и приехали по вербовке. Утром проснулись, а в коридоре шум такой, что в ушах звенит. Я выглянула – господи, детей туча. Кому пять лет, кому шесть. Родители на работу уходили, – объяснила она, догадавшись, наверное, о Нэлином недоумении, – а детей-то оставить не с кем. Ну и выпускали на целый день в общий коридор играть.

– Как в коридор? – оторопела Нэла. – Пятилетних детей одних на целый день оставляли?

– И трехлетних оставляли. Костику моему три года и было. А куда деваться? Ни садиков, ни яслей, рабочий день не нормированный, а сплошь ведь молодежь, строить-то не старики приехали. Ты бы видела поселок тот! На болоте мостки, бараки друг к другу прилеплены, и возле каждого коляски детские вереницами стоят. Кто может из родителей, тот днем с работы прибежит, всех детей в бараке и покормит. Люди-то отзывчивые. Однажды на самый Новый год авария случилась – батареи все полопались, а мороз-то минус пятьдесят. Мы в домах пропаном грелись. Потом пожар был – из окон босиком выпрыгивали. И все друг другу помогали!

Как можно было завербовать на буровую людей с маленькими детьми, не подумав даже, с кем родители будут их оставлять, как можно было поселить рабочих в бараки, где батареи лопаются при пятидесятиградусном морозе, и как можно всем этим гордиться, – было для Нэлы непостижимо.

– У нас здесь красота необыкновенная, – словно расслышав ее мысли, сказала старушка. – В тайге кедром так пахнет, багульником – голова кружится. Брусника, грибы. Мы с мужем на Лисьи острова плавали на катере, клюкву собирали. Он все умел, Андрей, руки золотые были. И детей любил до беспамятства. Когда Костенька на буровой погиб, он и не выдержал… Слава богу, что Антоша с тобой опять, – сказала она.

– Почему? – вздрогнула от неожиданности Нэла.

– Любит тебя. – Кажется, она удивилась вопросу. – У него, как с тобой разошелся, женщины были, но без любви какой же смысл? Посторонние люди. А когда ты к нему вернулась, у него даже голос переменился.

– Валентина Петровна, вам надо отдохнуть. – Нэла заметила, что пот выступил у старушки на лбу, и забеспокоилась, зачем позволила ей рассказывать, волноваться! – Я сейчас врача позову.

Дежурный врач и сам уже шел к кровати. Он выпроводил Нэлу из реанимации, сказав, что тревожить пациентку не надо, а надо прояснить вопрос с сиделкой, потому что профессиональный человек здесь нужнее, чем квохчущая дама.

Квохтанья Нэла не издавала, но с суровым реаниматологом согласилась. В следующий час она и проясняла вопросы – с приехавшей сиделкой, с памперсами, с перетертым детским питанием, которое следовало купить в дополнение к больничному рациону, с швейцарскими уколами, которыми за отдельную плату можно было заменить обычные…

Из больницы она вышла уже в кромешную тьму. Ей показалось, что щеки у нее затрещали от мороза. От того, что точно так же сразу затрещали все кости под рыбьей шубкой, ее охватил какой-то первобытный страх. А когда кругом загрохотали петарды – она поняла, что наступил Новый год, – ей стало и вовсе тоскливо.

Хорошо, что к больнице как раз привезло кого-то такси – поскорее запрыгнув в него, Нэла доехала до гостиницы, которую подсказала ей кардиолог Элина Георгиевна. Выяснилось, кстати, что не так уж та надменна, как показалось с первого взгляда, просто восприняла столичную штучку с предубеждением.

Город, мелькнувший за окном машины, выглядел бестолковым и унылым. Как Евгений Павлович говорил – неприглядный, будто босой? Такой и есть. Зачем выстроили на болоте эти одинаковые некрасивые дома? Зачем бросили людей во тьму и холод? И что теперь делать с этими людьми, с их гордостью за то, что они все выдержали и не зря прожили жизнь?

Нэле стало так не по себе от этих мыслей, что она долго не могла отогреться в гостиничном номере, хотя влила в себя две большие кружки чая. Она легла, не раздеваясь, в постель, накрылась с головой одеялом и уснула под непрерывную новогоднюю канонаду.

Нэла проснулась от ровного шума. В не развеявшейся дреме она не могла разобрать, что это, а когда сознание прояснилось, поняла, что это вода шумит в ванной. В ту же минуту она вспомнила, что находится в гостиничном номере города Нефтеюганска, и от страха ее прошиб холодный пот.

«Кто здесь может быть? Да кто угодно… – Она почувствовала, что у нее мелко застучали зубы. – Пьяный какой-нибудь вломился. А может, ко мне просто подселили соседку? Так делали, я слышала… Что за бред! Когда так делали, при советской власти только!»