– Быть свободным от нужды.

– Контролировать действия окружающих.

– Направлять окружающих с их согласия.

– Избегать скуки.

– Реализовывать себя.

– Жить своей жизнью.

Ни одна из этих целей не может считаться ненормальной, о чем Тед поспешил указать мне в письме. Он был готов признать себя ненадежным, как считал доктор Карлайл, и сказал, что пытался наладить отношения с окружающими.

«Вспомни меня, вспомни дни в центре психологической поддержки и недавние разговоры во время наших встреч в Сиэтле. Видно же, что я пытаюсь поладить с людьми. Может быть, неосознанно, но некий порядок в моей жизни присутствует».

Один из выводов, который больше всего беспокоил Теда, состоял в том, что доктор Карлайл нашел Теда сильно зависимым от женщин, и эта зависимость вызывала у него подозрения.

«То, что я завишу от вас, женщин, должно что-то означать. Но что? Разумеется, я зависим от женщин. Женщина родила меня, женщины преподавали в школе, одну женщину я очень, очень сильно люблю. Да, я просил каждую женщину, с которой я общался на работе или вне работы, разобраться в наших отношениях. Но значит ли это, что я был клубком извивающихся нервов… подчиняющимся

превосходству женственности?»

Карлайл выяснил, что Тед боялся быть униженным женщинами. Тед саркастически парировал, что у него личное отвращение к поражению и унижению в принципе. «Делайте любые выводы, но можете когда угодно бросить меня в этот терновый куст [23]».

На каждый вывод доктора Карлайла у Теда было возражение. Он отрицал, что «бежал от своих проблем», что он неуравновешенный, и указывал на удивительную силу, проявленную в суровых условиях процесса Даронч, а также стрессоустойчивость. Никто не мог это опровергнуть. Ссылаясь на отчет Карлайла, Тед спорил со всплывшей в экспертизе формулировкой о «соответствии его характера преступлению, за которое он был осужден». «Если это правда, – писал Тед, – то вокруг бегают толпы потенциальных похитителей… Вывод нелепый и свидетельствует о натужной попытке подтвердить допущения, лежащие в основе приговора. Весь отчет был подлым мошенничеством».

В последних абзацах этого длиннющего письма прорывались безысходность и боль Теда. «Я изнурен. Горькая реальность проясняется, но полная мера влияния на мою судьбу до конца не понята. С момента вынесения приговора первые вспышки сильного гнева и отчаяния принесли осознание того, что мы с Мег никогда не будем жить вместе. Самое прекрасное в моей жизни мне недоступно».

Тед попросил передать письмо Мег и объяснить ей, что это первое письмо, написанное после вынесения приговора, а также попросил утешить ее. «Я никогда не смогу сказать Мег «прощай», но я горько плачу оттого, что уже не скажу «здравствуй».

Сильное впечатление на меня произвела способность Теда мыслить, как юрист, четкая упорядоченность его оценок. Проверенный в тюрьме коэффициент его интеллектуального развития составлял сто двадцать четыре балла – не показатель гениальности, а требуемый студенту колледжа балл для получения диплома, – но тем не менее результаты теста он явно превзошел. Моя благонамеренность снова пошатнулась. И так будет всегда.

И все же, даже когда я читала декларации Теда о большой любви к Мег, я осознавала, что он, похоже, способен отрицать параллельные отношения с другими женщинами. Если он не мог сохранять верность Мег, могла ли я полностью поверить в его нерушимую любовь к ней? Знать это было очень трудно. Несмотря на мой сон, несмотря на шквал голосов сотрудников правоохранительных органов, в его истории было еще очень много граней, остававшихся от меня скрытыми, и не исключался шанс, что Теда осудили без вины.

А если он манипулировал мной, то весьма успешно.

Хотя Теда осудили за похищение Даронч, это преступление было самым мелким из тех, в которых его подозревали. И пусть властям Колорадо, похоже, удавалось собирать факты по делу убийства Кэмпбелл, детективы штата Вашингтон были крайне разочарованы.

Осенью 1975 года капитана Херба Свиндлера перевели из сиэтлского полицейского подразделения по борьбе с преступлениями против личности и назначили начальником участка Джорджтауна в южной части Сиэтла. Ходили слухи, что руководство начала раздражать увлеченность Херба экстрасенсами, астрологами и всеми оккультными версиями в делах о массовых убийствах. С переводом в Джорджтаун Херб был практически полностью отстранен от дел пропавших девушек. В его обязанности теперь входило руководство на участке контингентом патрульных в униформе. Хотя должность требовала высокопоставленного и обладающего необычайным здравомыслием офицера, контакты Херба с детективами сводились к минимуму. И высокому руководству региональной общественной безопасности больше не пришлось выслушивать рассказы о странных методах следствия Свиндлера.

Это не было пощечиной Хербу – скорее, маленьким нагоняем. Свиндлер был единственным детективом, считавшим Кэти Паркс из Орегона частью целого ряда исчезновений в Сиэтле, – и оказался прав. Перевели его из следственной группы в сентябре 1975 года – по иронии судьбы, всего за несколько недель до ареста Теда.

Заменил Свиндлера капитан Джон Литч, высокий светловолосый ветеран полиции, моих лет – и большого ума. Херб любил поговорить обо всем, что происходит вокруг. Литч же был молчалив как сфинкс и подозрителен ко мне. Со временем он все же проникся ко мне доверием и с удовольствием поддразнивал меня из-за моего

«парня Теда». Но в 1976 году мы относились друг к другу настороженно. Он показал себя отличным разумным руководителем, который не лез в работу детективов. Не знаю, что он думал обо мне, но скорее считал меня частью средств массовой информации, нежели бывшей полицейской. Он мне понравился, но внушал опасение.

С другой стороны, он считал, что меня можно использовать как «полицейского агента» в сделках с Тедом Банди. Но на этот счет ему беспокоиться было нечего. Эту роль я точно играть не хотела. Я все еще шла по туго натянутому канату между Тедом и детективами, канату, который, казалось, поднимался над пропастью все выше и выше. Мне было крайне важно продолжать писать детективные рассказы, и малейшая утрата доверия полиции положила бы этому конец. К Теду мне тоже хотелось сохранить лояльность, хотя не верить, что именно Тед и есть тот разыскиваемый полицией мужчина, становилось все сложнее и сложнее.

Начальник окружной полиции Ник Макки знал меня так давно, что не опасался. Большую часть весны и лета 1976 года мы периодически беседовали о Теде. Тед об этом знал, поскольку я продолжала передавать ему сообщения от Макки. Временами он резко отклонял мои предложения поговорить с главой полиции округа Кинг, но, кажется, ни разу всерьез из-за этого не разозлился.

Макки никогда не раскрывал мне, что именно у них было на Теда, но продолжал убеждать, что они правы.

– Ну, давай. Признай уже. Ты ведь не веришь в его невиновность?