Богус продал пальто из бобрика почти за два доллара, затем медленной походкой направился со своим шпионским чемоданом, где лежали магнитофон, чистые рубашки и новая пишущая машинка, через парк Эстерхази; там он нырнул в раскидистый куст помочиться. Произведенный им шум у изгороди встревожил случайную парочку. Их взгляды выражали испуг: «Насилуют девушку или что похуже!» А его был исполнен презрения: «Не нашли лучшего места, чтобы заняться этим!» Трампер торопливо отделился от изгороди — один, и с достоинством понес свой чемодан, в который запросто можно было втиснуть парочку трупов. А может, это был парашютист, который только что переоделся в кустах, сунул разобранную на части бомбу в чемодан и теперь небрежной походкой направляется к зданию австрийского парламента?

Парочка поспешила прочь от его зловещего костюма, но Богус Трампер чувствовал себя в нем превосходно. Он пытался определить направление, в котором ему следует начать охоту за Овертарфом по Вене.

Он снова сел на трамвай и доехал до Старого города, обогнул «Опера Ринг» и вышел на Кертнерштрассе, самой большой ночной улице города, в самом его центре. «Если бы я был Мсрриллом Овертарфом и если бы я по-прежнему жил в Вене, где бы я оказался субботним вечером в декабре?»

Трампер быстро шагает по улочкам Нового рынка, разыскивая «Хавелку», старую большевистскую кофейню, до сих пор популярную среди разного рода интеллектуалов, студентов и оперных кассиров. Кофейня оказывает ему все тот же холодный прием, который он помнит, — те же худые волосатые парни и те же широкобедрые похотливые девицы.

Кивнув очевидному проповеднику у столика возле двери, Богус думает: «Несколько лет назад здесь был один такой, похожий на тебя, весь в черном, но с рыжей бородой. Полагаю, Овертарф его знал…»

— Меррилл Овертарф? — обращается Трампер к парню.

Создается впечатление, что борода у парня застывает; глаза проповедника впиваются в Богуса, как если бы его мозг повторял все известные когда-либо своды законов.

— Ты знаешь Меррилла Овертарфа? — спрашивает Богус у девицы, сидящей ближе всех к застывшей бороде. Но она пожимает плечами, как бы говоря, что если и знала, то теперь это не имеет значения.

Другая девица за столиком поодаль говорит:

— Ja, кажется, он в кино. Меррилл в кино?

— В кино? — переспрашивает Богус. — Здесь в кино? Ты хочешь сказать, в кино здесь?

— А ты видишь работающую камеру? — спрашивает бородач, и проходящий между ними официант при слове «камера» сгибается в подобострастной позе.

— Нет, здесь — в Вене, я имею в виду, — говорит Трампер.

— Я не знаю, — произносит девица. — Я слышала, что в кино, и все.

— Он когда-то водил старенький «зорн-витвер», — сообщает Трампер, ни к кому конкретно не обращаясь, надеясь отыскать хоть какие-то опознавательные знаки.

— Ja? «Зорн-витвер»! — восклицает тип в толстых очках. — Пятьдесят третьего? Пятьдесят четвертого?

— Ja? Пятьдесят четвертого! — радуется Богус, поворачиваясь к мужчине. — У него еще была старая коробка передач, которая при ударе сползала то туда, то сюда; а в днище были дырки — в них можно было видеть убегающую дорогу. И у него была такая драная обивка…

Он замолкает, заметив, как несколько посетителей кофейни наблюдают за его возбуждением.

— Ну так где же он? — спрашивает Богус типа, который помнит про «зорн-витвер».

— Я сказал лишь, что знаю машину, — отвечает тот.

— Но ты наверняка видела его… — Богус поворачивается снова к девушке.

— Ja, но давно, — говорит она, и парень, который пришел с ней, бросает на Богуса сердитый взгляд.

— Как давно ты видела его в последний раз? — не унимается Трампер.

— Послушай, — говорит она раздраженно. — Я больше ничего о нем не знаю. Я просто помню ею, и все… — Ее тон заставляет всех вокруг замолчать.

Он внимательно смотрит на нее, разочарованный; вероятно, он начинает раскачиваться из стороны в сторону, потому что какая-то пышногрудая и пышноволосая девица с густо намазанными неоново-зелеными тенями хватает его за руку и тянет за свой столик.

— У тебя что-то стряслось? — спрашивает она. Он пытается оторваться от нее. Но она уговаривает его еще ласковее.

— Нет, правда, у тебя неприятности? — Когда он не отвечает, она снова спрашивает по-английски, хотя до этого он все время говорил на немецком. — У тебя неприятности, да? — Она грассирует слово «неприятности» так, что Богусу кажется, будто он видит, как оно написано: «Неппррияттнос-ти». — Тебе нужна помощь? — настаивает девица, возвращаясь к немецкому.

Рядом с ними оказался официант, расторопный и проворный, Трампер вспоминает, что официанты в «Хавелке» всегда опасались «неппррияттностей».

— Вы больны? — спрашивает официант. Он берет руку Трампера, тем самым заставляя его потянуться из рук девушки и уронить чемодан. Чемодан глухо ударяет в пол, и официант ретируется назад, ожидая взрыва. Посетители за ближайшими столиками таращатся на чемодан, как если бы он был украден, или таил в себе смерть, или и то и другое одновременно.

— Пожалуйста, поговори со мной, — просит неоново-зеленая девица. — Ты можешь рассказать мне обо всем, — умоляет она. — Все будет хорошо! — Но Богус собирает свой чемодан, не глядя в сторону этой агрессивной особы, из которой вышла бы замечательная Мамаша для какого-нибудь эротического клуба или притона.

Все пялят глаза, пока Трампер проверяет, застегнута ли у него ширинка. Он точно помнит, что снял презерватив…

Он выходит на улицу, не успев избежать прорицания странного бородатого парня в черном у двери.

— Это сразу за углом, — произносит предсказатель с таким убеждением, что Богус вздрагивает.

Он выходит на Грабен, срезая угол к Стефан-плац. Это не было за этим углом, уверяет он самого себя, догадываясь, что проповедник, видимо, выразился фигурально, осторожно и завуалированно высказав свою мысль, что свойственно всем проповедникам.

Затем он решает поискать Меррилла в «Двенадцати апостолах» Келлера, но сбивается с пути и оказывается на рынке Хонер, где под брезентом спрятаны на ночь неодушевленные овощи и фрукты; он представляет себе сторожа, спящего под этим покровом. Это место напоминает ему морг под открытым небом. «Двенадцать апостолов» Келлера всегда было чертовски трудно отыскать.

Он спрашивает у прохожего направление, но явно обращается не по адресу — мужчина только таращится на него.

— Крбф? — произносит он или что-то в этом роде. Трампер не понимает. Затем мужчина делает движение, словно собираясь извлечь из кармана украденные часы, поддельную пеньковую губку, грязные картинки или пистолет.

Богус бежит обратно к Стефанплац и устремляется по Грабен. Наконец он останавливается под уличным фонарем и смотрит на свои часы: он уверен, что уже за полночь, но не может припомнить, сколько часовых поясов он пересек с того момента, как покинул Айову, — если только он не подумал об этом заранее и не перевел часы. Они показывают два пятнадцать.